Человек идет в гору

— Нас двое, — говорил про себя Лунин-Кокарев, — но работаем мы за четверых!

И это не было бахвальством. Он мог один сделать больше, нежели две бригады бывалых сборщиков.

Недели две тому назад Лунин-Кокарев доложил начальнику цеха — «шплинты» взбунтовались! «Бунт» выразился в том, что ребята заявили, что не будут больше «сидеть на шплинтах» и хотят выделиться в отдельную бригаду для самостоятельной работы.

— Очень хорошо! — сказал начальник цеха.

— Нельзя их допускать к самостоятельной. Угробят! — горячился бригадир.

Комсомольцев выделили в отдельную бригаду, им дали задание самостоятельно собрать самолет.

Лунин-Кокарев занял место повиднее. Он готов был, как только «шплинты» допустят ошибку, остановить их своим торжествующим голосом. Но Лунин-Кокарев все время молчал. «Шплинты» собирали правильно. Когда машина была готова, Лунин-Кокарев транспортиром и линейкой проверил репулирсвку и, взглянув на напряженно замерших ребят, холодно сказал:

— Копаетесь, ровно муравьи. Так вы и на обед не заработаете!

Комсомольский организатор цеха, моторист Костя Зуев мелом на доске выводил первые слова газеты «молнии».

«Сегодня бригада комсомольца Ибрагимова самостоятельно собрала и отрегулировала первый

самолет».

— О, уже и в святые попали! — вознегодовал Луиин- Кокарев.

Теперь, услышав, что «шплинты» вызывают его на соревнование, Лунин-Кокарев смотрел на Ибрагимова с выражением оскорбленного достоинства.

А Ибрагимов, бледный, заглатывая от волнения слова, продолжал читать: «...сократить время сборки самолета на пятнадцать процентов. Сдавать самолеты военному представителю без дефектов...»

— Постой!—не в силах больше сдерживать себя, крикнул Лунин-Кокарев. — Не пой соловьем, раз

воробей! Других-то за уши поднять легко, а ты себя подыми за уши! Ты вон расписал, будто поп проповедь: и время сократить, и чтобы без дефектов. А проверил ты — выполнишь это либо так, для звону только и придумал?

— Испугался Лунин!

— «Шплинты» страху нагнали!

— Зовд Кокарева на подмогу! — раздались подтрунивающие голоса рабочих.

Ибрагимов скинул шапку, тряхнул черными густыми кудрями.

— Зачем так говоришь? Ибрагимов от работы бежал? Говори, бежал Ибрагимов?

Смуглое лицо его залилось краской, а в глазах сверкала обида. Ибрагимов был удивительно работящим пареньком.

— Зачем парня обидел? — поднялся с табурета дядя Володя. Глубоко ввалившиеся глаза смотрели строго, осуждающе. — Где бы помочь парнишке, так ты,

напротив, ровно пес цепной кидаешься. Злой ты! Слово дяди Володи было решающим. Рабочие

уважали его.

— Лунин не злой. Лунин не любит только, когда его агитируют. — В голосе Лунина-Кокарева звучали нотки примирения. Он вдруг великодушно протянул Ибрагимову руку:

— Держи, Ибрайка. Начнем чертям рога обламывать! Но только заранее говорю: меня не обгонишь.

— Мальчишка обгонит! — уверенно сказал Николай главному инженеру. — Старик ленив, как многие, достигшие славы.

Александр Иванович засмеялся:

— Верно, слава — особа коварная!

Начальник цеха доложил о готовности самолета к полету. Они вышли на летное поле. Уже стояла ночь.

Высоко, на маленьком клочке чистого неба, дрожала одинокая звезда, а вокруг — куда ни кинешь взгляд — неподвижно висели тяжелые облака. Под ногами проваливался снег, и остававшийся в нем глубокий след мгновенно заполнялся водой.

Белый ковер аэродрома, расползаясь, неожиданно обнажал то тут, то там темное тело земли.

— Дует, как в аэродинамической трубе, — недовольно сказал Александр Иванович, поднимая воротник пальто.

У самого края взлетной полосы стоял самолет.

Николай сел в заднюю кабину. Холодный поток воздуха, хлынувший от винта, заставил его запахнуть пальто. Он вспомнил письмо Анны: «...Обещай мне, что будешь застегиваться на все поговицы...» И тут же гнетущая, как стон, мысль: «Я-то застегнусь. А и простужусь — невелика беда. А ты... где ты сейчас? Жива ли?»

Самолет ушел в ночь, как камень, брошенный в воду. Потом он вынырнул из темных волн облаков и пролетел над аэродромом, сверкая огнями на крыльях и на хвосте. Следующий заход на аэродром, как условились, летчик сделал с выключенными кодовыми огнями и включенным шумопламягасителем Бакшанова. Самолет прошел бесшумной тенью. Бирин неожиданно выключал щумопламягаситель, — и грохот мотора прорезал тишину да длинные языки пламени вырывались из выклопных патрубков. Потом грохот резко пропадал: летчик включал шумопламягаситель.

— Теперь наш самолет будет подбираться к фашистам, как охотник (к глухарям, — сказал начальник цеха главному инженеру.

— Так-то оно так, — задумчиво ответил Александр Иванович, — но надо еще проверить продолжительность- работы глушителя. Может, через пару часов полетит цилиндр. Я опасаюсь перегрузки мотора.

Самолет осторожно планировал, заходя на посадку.

И вдруг глухой треск оборвал сдержанное скрекотание мотора. На мгновенье стало так тихо, что все услышали далекий и тонкий вопль паровоза.

— Санитарную машину! — крикнул Солнцев