Человек идет в гору

дрожащим, срывающимся голосом и бестолково заметался из стороны в сторону. Шофер дежурной санитарной машины отчаянно вертел ручкой. Мотор не заводился, застыл.

— Безобразие! Бесподобное безобразие! — кричал Солнцев. — Под суд" пойдете! Как. вы смели застудить мотор?!

Шофер продолжал отчаяено вертеть заводной ручкой.

Рабочие и медсестра побежали к самолету, проваливаясь в рыхлом снегу.

Николай висел на привязных ремнях вниз головой.

Он никак не мог освободить руки, которые прижало при ударе сдвинутым центропланом.

— Пал Палыч, не ушиблись? — опросил Николай у летчика, висевшего в таком же положении.

— Счастливо отделался. Кажется, двух зубов лишился, и то не своих — наркомздравских.

Рабочие помогли им выбраться из машины». Николай кинулся к мотору: его интересовало — цел ли шумопламягаситель. Самолет стоял вверх хвостом. Мотор зарылся в снег. Николай разгреб снег руками: шумопламягасигель был сплющен, крайний правый раструб вырвало вместе с хомутом.

— Впервые самолет «на попа» ставлю. Обидно! — удрученно проговорил Бирин. — На землю лыжами напоролись. Где тут увидишь, когда снег ползет, как худая рубашка.

Николай с горечью думал об искалеченном шумопламягасителе, — у каждого своя печаль.

— Целы? — спросил Солнцев, когда они добрались до домика летно-иотытательной станции.

— Надо бы закончить испытания, — сказал Николай.

— Есть хорошее правило: торопиться не спеша, —многозначительно заметил Солнцев. Николай

вспыхнул:

— Аэродром расползается. Через два-три дня на нем нельзя будет летать вовсе. А это означает, что испытания откладываются иа целый месяц.

Солнцев, не дослушав, пошел к автомобилю. Из темноты позвал:

— Николай Петрович! Что же вы?

— Спасибо! Я говорил вам, что люблю ходить пешком, — ответил Николай.

Внешне Тоня необычайно походила на Анну. Еще до войны, в Ленинграде, Николай, бывало, шутил:

— У вас все одинаковое. Только у Анны в глазах маленькие бесенятки сидят.

Характеры у сестер были разные. Если в словах и движениях Анны угадывались сильная воля,

решительность, умение смотреть на все явления прямо, во всей их жизненной непосредственности, то ее сестра, наоборот, была мягкой, мечтательной, сомневающейся, будто

все время вставали перед ней распутья и она не знала, какую выбрать дорогу.

Тоня была веселой, доверчивой, увлекающейся девушкой. Но стоило ей обмануться в подруге или в привычном понятии, — начинала хандрить, опустошенная и безвольная.

Тоня хорошо пела и мечтала о профессии актрисы.

Анна разубедила ее и посоветовала поступить в химико- технологический институт. Сестра особенных успехов не обнаружила, но училась сносно — «на тройках».

— Ничего, ничего!—ободряла Анна.— Я наблюдала отличников, которые на работе были посредственностями.

И наоборот. Ты будешь хорошим инженером. Верь мне.

Я редко ошибаюсь в людях.

Таня жила в общежитии института, но часто забегала к сестре, помогала стирать, готовить, не обижалась на резкие окрики Анны, если делала что-нибудь не так, тайком училась «хозяйствовать».

— Почему так бывает? — спрашивала она iy Анны.— Ты вот и чорта могла бы обломать, а у тебя муж тихий, спокойный. А мне так наверняка какой-нибудь «дикий» попадется.

— И поделом! Не будь мямлей,киселем бесхарактерным!— смеялась Анна. — А впрочем, не беспокойся.

Когда придет время замуж выходить, мужа я тебе выберу.

Тоня вспомнила теперь об этом и с грустью усмехнулась...

Мишин дал Николаю квартиру из двух комнат в овом пятиэтажном дохме. Это была, по тем временам, невиданная щедрость: целые семьи ютились в углах.

Марфа Ивановна попросила Тоню взять на себя заботу о Глебушке. Тоня раздобыла кое-какую мебель, прибрала комнаты. В них было пусто, но уютно: следы женской заботы проглядывали во всем.

В кабинете Николая, служившем одновременно и гостиной, стоял письменный стол и над ним на стене висела репродукция картины Левитана «Золотая осень». У окон Тоня поставила старую кушетку, обтянутую полотном, и несколько стульев. В спальне помещалась узенькая железная кровать Николая и деревянная кровать Глебушки.

Тоня работала в химической лаборатории. На заводе кончался эмалит, и вырисовывалась мрачная перспектива остановки производства. В эти тревожные дни все взоры были обращены на химиков: дадут они эмалит — завод спасен.

Тоня изготовила эмульсию, которая явилась исходной точкой для нового эмалита. Начальник химической лаборатории Лазарь Михайлович Сурков был в восторге.

— Вы дали нам ключ, Антонина Сергеевна. А теперь дело уже за небольшим!

Лазарь Михайлович преувеличивал заслугу Тони.

Цела оставалось еще много, но такой уж это был человек, восторгавшийся каждой самостоятельной мыслью своих сотрудников и не любивший говорить о собственных работах. Сурков весь день, с утра до позднего вечера, проводил б напряженных и интересных исканиях, на заводе в шутку его звали «колдуном», и если начальника лаборатории вызывали к телефону или на совещание,— он недовольно и растерянно ворчал.

В лабораторию стал наведываться главный инженер.