Человек идет в гору

И вот поди ж ты — надо было нивесть откуда

появиться этой девчоике! Приходила она к ним в гости

вместе с дедом и бабушкой — не замечал: были дела

поважнее — разговор с Петром Ипатьевичем о

предстоящей рыбалке, долгое единоборство с ним за шахматным

столиком. Бегала она по длинным школьным коридорам,

размахивая каштановыми косичками, — отворачивался.

А как-то раз услышал смех — до того звонкий и

заливистый, что захотелось обернуться: кто это так щедро

рассыпает неизбывное веселье?

Глянул — и обмер. То была Наташа, та самая

девчонка, которую он — не сердцем, а только взглядом —

выделял среди, казалось, сонмища семиклассниц.

Та и не та! Темные, как ночь, отчаянные

глаза—такая в гневе и в веселье не знает удержу! Своеобразный

излом чуть обветренных губ, открытое и гордое

выражение лица. Выросла!

Теперь, в президиуме, Глеб чувствовал устремленный

на него взгляд Наташи и оттого сидел истуканом, боясь

пошевельнуться. Он даже вспотел от робости.

Антонина Михайловна передала ему записку: «Глеб

Николаевич! Было бы очень хорошо, если бы вы

выступили. Записать?»

Густая краска залила лицо Глеба. Он не успел

удивиться обращению Антонины Михайловны — «Глеб

Николаевич», она всегда звала его Глебом.

Украдкой глянул он в лицо Наташи. Ему почудилась

ироническая усмешка. Обида ли за свою робость, злость

ли от этой ехидной Наташиной улыбки зажгли вдруг в

Глебе упрямую решимость.

Он схватил лежавший на столе карандаш и

размашисто написал на обороте записки: «Прошу слова!»

Когда Глеб вышел к трибуне в своем роскошном

костюме и независимо распахнутой на груди тонкой белой

сорочке, Наташа вся зарделась от нахлынувшего

волнения.

Глеб резким движением руки забросил назад волосы,

доверчиво и душевно улыбнулся:

— Прошло два года, как я окончил школу, но

помнится все доброе, что дала она мне, чем обогатила меня,

234

И верится, никогда, до конца жизни не растратим мы

богатства этого...

— А приумножим его! — басовито вставил Ахмед Га-

леевич и смущенно нахохлился, подперев подбородок

кулаками.

В зале и в президиуме ему одобрительно заулыбались.

— Все мы мечтаем о большом, героическом, —

продолжал Глеб.

Он задыхался и часто поправлял рукой непослушные

пряди.

— Открывать неизвестное, отыскивать новые руды,

гордо, по-чкаловски пролетать в небе... Но я лично...

прежде не думал, что быть, скажем, токарем — это

подвиг! А теперь я знаю! — Глеб поглядел в сторону

Наташи. — Хороший токарь — это очень большое! И я

призываю вас, друзья, — снова метнулись к Наташе

сииие искры. — Идемте к нам на завод. Вас ждут верные

товарищи и славные дела!

Наташа долго била в ладоши. Глеб, сев на свое место,

смело глядел теперь ей в глаза. Ему виделась в них

надежда на примирение...

Во время концерта Глеб устроился так, чтобы видеть ее

лицо. На сцене декламировали, плясали, пели, но он

интересовался отражением происходившего на лице Наташи.

Восторг Наташи вызывал в нем ответную волну восторга,

нахмуренные на минуту брови — тень пасмурности и на

его лице.

Когда начались танцы, Глеб быстро и решительно (не

перехватил бы кто!) подошел к Наташе. Она метнулась

навстречу, как всегда, откровенная, не умеющая скрывать

своих чувств.

— Здравствуй, Глеб! Я давно хотела поговорить с

тобой... но мне казалось, что ты на меня в обиде.

— Я? — притворно удивился Глеб и тотчас

покраснел, выдавая себя и злясь одновременно. — Нет,

отчего же...

— Да, да, да! Ты обиделся, Глеб.

Его неожиданно выручил оркестр. В праздничную

суету и разноголосый говор зала могучим и прекрасным

ветром ворвался вальс, увлекая за собой примолкших людей.

Смущенно улыбнувшись, Глеб тихонько, будто

Наташа была из фарфора, коснулся рукой ее талии, и вот они

понеслись уже все быстрее и быстрее...

235

Тяжесть в груди Глеба пропала, и он в каком-то

самозабвении глядел перед собой, едва не касаясь лица

Наташи своей щекой. Наташа вполголоса вторила чистой,

как родник, мелодии...

Оркестр так же неожиданно оборвал игру, как и начал.

Глебу показалось, что музыканты играли бессовестно

мало, но узкая прядка волос, прилипшая к блестевшему

лбу Наташи, рассеяла его недоумение.

— Выйдем на улицу,— сказала она.— Здесь

слишком много яркого: свет, музыка, речи — голова

закружилась!

Она хитровато улыбнулась, давая понять, что говорит

это в шутку.

— Уж не от моей ли речи головокруженье? —

засмеялся Глеб, пробираясь вместе с Наташей к выходу среди

образовавшейся после танцев толчеи.

На лестнице нижнего этажа стоял полумрак, и Глеб

хотел было взять Наташу под руку, как это делают все

молодые парни на выпускных вечерах, свидетельствуя,

что вчерашние десятиклассницы стали уже взрослыми

девушками, но Наташа быстро увернулась и, глядя на

него снизу вверх, строгим и немного по-детски

таинственным полушопотом проговорила:

— Ты хорошо сказал, Глеб: «быть токарем — это

большой подвиг!» Я об этом часто думала. И мне

кажется... Я решила... Да, да, решила, — повторила она,

как бы окончательно утверждая свое решение. — Я

пойду на завод. — И, улыбнувшись, добавила: — На

папин завод.

Глеб приостановился, не зная, принимать ли всерьез

ее слова. Он собрался уже что-то сказать насчет

благотворного влияния своей речи, но, взглянув на