Человек идет в гору

— И ты с мамой заодно! — с обидой в голосе

бросила Наташа. — Будто я уж такая глупая девчонка.

В ее глазах увидал Петр Ипатьевич сполохи того

огня, что живет в людях сильных и верных душой. Он

резко поднялся со стула и, шагнув к Наташе, взял ее

за руки:

— Я — заЬ Благославляю и верю в тебя, дочка!

Марфа Ивановна вышла из комнаты, сердито

хлопнув дверью. Оба разом—'И Петр Ипатьевич и Наташа—

раскатисто рассмеялись...

Так выглядела размолвка Наташи с Марфой

Ивановной.

А время двигалось до того медленно, что Наташа не

поверила часам и включила репродуктор. Но молчание

гюпрежнему нарушалось только сонными посвистами

Петра Ипатьевича да полным достоинства, уверенным

тиканьем будильника. До гудка оставалось еще целых

сорок минут.

239

Где-то вдали задумчиво, «может быть еще не

проснувшись, пропел петух. Ему тотчас, будто эхо, откликнулся

скрип отворяемой калитки. Наташа молча засмеялась:

калитка кукарекнула самым естественным образом.

Первый рабочий день начинался весело. Всю

минувшую неделю Наташа оформлялась на завод: заполняла

анкету, писала автобиографию, фотографировалась.

Анкета и после того, как Наташа поставила свою

подпись, казалась незаполненной: Наташа, к сожалению,

не участвовала ни в одном из исторических событий*

потрясавших мир: Октябрьской революции,

гражданской войне, Великой Отечественной войне. Правда,

учась в школе, Наташа преобразовала кружок

рукоделия, где прежде делались цветочки и кружева, в кружок

помощи фронту—девочки стали шить -белье для бойцов

Советской Армии, но это не давало ей, конечно, права

считать себя участницей Отечественной войны.

Автобиография и вовсе оказалась до смешного короткой:

родилась в таком-то году, у таких-то родителей, поступила

в школу, окончила ее. Все.

— Не густо, — сказал работник отдела кадров,

молоденький паренек, прочитав ее.

— А у вас гуще? — сузив глаза, спросила Наташа.

Паренек покраснел и смущенно нахохлился: удар был

меткий...

Наташа еще с вечера выгладила простенькое, но

очень ладно сшитое коричневое платье, почистила туфли

на низком каблуке. Теперь, поглядевшись в зеркало,

Наташа не удержалась от соблазна приладить к платью

белый кружевной воротничок —• она привыкла к нему за

школьные годы. Потом долго старательно заплетала

косы и соединила их так, что они легли двумя тугими

полувенками на шее.

Наташа вспомнила, как однажды, когда ей было

года четыре или пять, она, услышав гудок, спросила отца:

— Кто это?

— Завод, — ответил отец.

— Что ж он так громко кричит? Он, верно,

великан?

— Великан, Наташенька.

— И злой, верно?

— Нет, Наташенька, добрый.

— А чего он кричит, раз добрый?

240

— Это он дает знать людям, что началось самое

важное: труд!

С тех пор, заслышав гудок, Наташа говорила:

— У-у... дядя Завод кричит.

Наташа усмехнулась милому воспоминанию и,

пройдя в спальню, осторожно приблизилась к Петру Ипатье-

вичу, зажала ему двумя пальцами нос.

Петр Ипатьевич дернул головой и открыл глаза:

— Уже собралась? Ну, ну, в добрый час...

Высоко летали птицы, предвещая ясный день.

Свежие потоки воздуха мягко коснулись лица.

Наташа шла молча, но в груди, не утихая, звучала

музыка.

Она идет на работу! И вместе с ней идет приемный

отец, идет Глеб, идет Ибрагимов, идут все

замечательные люди, о которых не раз рассказывал Петр

Ипатьевич. Она так полюбила этих людей, что сознание

предстоящей работы с ними доставляло ей неизъяснимую*

радость. Она быстро изучит токарное дело. Это же не

так сложно. Главное — захотеть, очень захотеть, как

говорит Петр Ипатьевич. И потом, Глеб ей поможет. Он

лучший токарь цеха. И он вообще славный. Петр Ипатье-

вич сказал, что Глеб слишком петушится. Вот она

овладеет токарным станком и обгонит, непременно

обгонит Глеба. Тогда посмотрим, как полетят с него

петушиные перья. У Наташи тоже есть характер, и она умеет

добиваться цели!

— Ты почему, светлый месяц, попросилась в цех

Добрьивечера? Выбрала б какой-нибудь передовой... —

проговорил Петр Ипатьевич.

— Интересней вытягивать отстающих, — задорно*

ответила Наташа.

— Вытягивать! Хо-хо!—затрясся он в неудержном

смехе. — Тебя самое вытягивать за уши надо—учить да

показывать.

'— Ничего, в ученицах не засидимся.

— Шустра, матушка, шустра! — хохотнул старик.

Потом спросил, метнув в нее взглядом, снова норовя-

застигнуть врасплох:

— А.все же кто присоветовал тебе пойти к Добры-

вечеру? — И тут же, словно прицелившись: — Глеб?"

Наташа подняла глаза — веселые, полные озорной1

смелости:

Ф-444-16 241

— Глеб. — Лицо ее залилось румянцем, но она не

опустила глаз: от приемного отца .у нее не было тайн.

Петр Ипатьевич молча жевал ус...

Его внезапное молчание вызвало в Наташе треволу.

Что скажет ей Добрывечер? Как встретят ее рабочие?

Не затянется ли и впрямь ее токарное обучение и не

покажет ли она себя несмышленой на работе? Не слишком

ли Mrforo в ней самоуверенности? Все эти вопросы вдруг

заворошились в ее голове, омрачая так чудесно

начавшееся утро.

В проходной Наташа с независимым видом

предъявила пропуск по-медвежьи большому и грузному

охраннику с лихо закрученными усами на загорелом лице.

На животе у него болтался крохотный коровинский

пистолет, словно по законам контраста подчеркивая всю

громоздкость своего хозяина.