Человек идет в гору

девушка с высокой и, вероятно, очень непрочной при-

яеской. В ее розовьих маленьких ушах дрожали и

приплясывали сережки, широкие и ослепительно-блестевшие,

как две блесны.

«Эх, беда тому окуню, что клюнет на эту

приманку», — отметил про себя Чардынцев, быстро глянув в ее

узкие злые глаза.

— Вы к Добрывечеру? .Он занят,

— А разве так бывает, чтобы человек на работе не

был занятым? — громко спросил Чардьшцев. Все дружно

засмеялись, довольные тем, что вновь пришедший

удачно «отбрил» заносчивую девицу. Но в следующую

минуту, смекнув, что это замечание может относиться и к

ним самим, они поспешно стали гасить папиросы и по

одному выскальзывали из конторки.

Секретарь Добрывечера покраснела и хотела было

уже ответить дерзостью, но в это время отворилась дверь

кабинета и показалась голова начальника цеха —

крупная, с рассыпавшимися русыми волосами.

— Что тут за шум? — спросил недовольно

Добрывечер.

— Мы к вам, — ответил Чардынцев, опережая

секретаря, которая, судя по ее холодному лицу с надменно

перекошенными тонкими губами, собиралась -сказать

что-нибудь язвительное по их адресу.

Добрывечер окинул Чардынцева медленным

взглядом, словно пытаясь угадать, кто такой этот незнакомец,

затем перевел глаза на Наташу, и ей показалось, будто

он силился что-то вспомнить.

Наконец, отворив дверь настежь, Добрывечер

пригласил их войти. В кабинете был тот же беспорядок, что и в

цехе. Пыльные, давно немытые стекла окон, раскиданные

по всей комнате стулья, чугунные отливки, шестерни,

болты, валявшиеся на полу.

Проходя к столу, Добрывечер споткнулся об одну из

деталей и сердито отшвырнул ее ногой.

245

На столе среди исписанных крупным размашистым

почерком бумаг, как еж, ощетинилась окурками

пепельница. Дым синеватым облаком дрожал у потолка,

смешавшись с паутиной.

Пока рассаживались, Наташа успела бегло

разглядеть Добрывечера. Это был большой, грузный для своих

лет, мужчина с широким открытым лицом и горячими

карими глазами. Бьмо в этих глазах что-то глубоко

затаенное, страдающее, и—удивительно! — такое

выражение появлялось ненадолго лишь тогда, когда он

задумывался, глядя поверх собеседника. Так в межветрие

можно заметить камни на дне реки, но вот снова подул

ветер и тебе видна лишь зыбкая чешуя волны...

— Из редакции? По поводу наших душевных

переливов в связи с отдачей знамени сборщикам? —

спросил Добрывечер, протягивая Чардыяцеву коробку

«Казбека». Он принял их за корреспондентов.

— Не угадали, — засмеялся Чардынцев, беря

папиросу. — Впрочем, об этих душевных переливах нетрудно

догадаться.

Добрывечер молча махнул рукой.

Наташа понимала, что ей нужно начать разговор с

Добрывечером первой, так как ее гаутник намеренно не

торопился, желая, видимо, остаться с начальником цеха

наедине.

— Я прибыла в ваше распоряжение, — сказала она?

чеканя каждое слово, и подала Добрывечеру приемную

залиоку.

Против ожиданий Наташи, Добрывечер приветил ее

"с шумной веселостью:

— О, дочка нашего Щпатьевича! Це дило! Мне как

раз требуется шустрая дивчина —диспетчером.

— Вы невнимательно прочитали, товарищ начальник

цеха, — улыбнулась Наташа. — Там написано —

«ученица токаря».

Добрывечер залюбовался игрой ямочек на ее щеках.

— А це мы передилаем. Диспетчер—это ж

начальство!

— Нет, я хочу работать именно ученицей токаря,—

решительно отрезала Наташа, поправив рукой

падающую на лоб упрямую прядь волос.

Добрывечер удивленно присвистнул:

— Ого!

246

— Ага!— в тон ему ответила Наташа. И Добрывечер

и Чардьшцев громко расхохотались от этого милого, по-

детски простодушного ее озорства.

— И прошу поставить меня на ученье к Глебу Бак-

шаиову.

— А почему именно к Глебу? — спросил Добрыве^

чер, прищурясь. Наташа покраснела, но тут же, прогнав-

смущение, смело ответила:

— Глеб — лучший токарь.

— Вы видали? — спросил Добрывечер у Чардынце-

ва, как бы призывая его в свидетели. — Сначала сказала,

шо явилась в мое распоряжение, а теперь

распоряжается сама!

— Я думаю, что4 девушка права, — поддержал

Наташу Чардьшцев, — получить профессию необходимо. И

надо ей пойти навстречу.

Наташа с восхищением и благодарностью взглянула

на Чардынцева. Нет, этот дядька ей положительна

нравился. В нем виделось что-то большое, умное,

сердечное, такое, что заставляет верить ему, идти за

ним.

Добрывечер повернулся всем корпусом к Наташе:

— Ты знаешь, дивчина, сколько получает диспетчер,

а? Шестьсот карбованцев в месяц! Шестьсот! А ученицей

ты поначалу будешь получать карбованцев двести, да

разве только еще синие очи Глеба впридачу.

Наташа вскипела, сердито поджала губы.

— Ну, ну, — заторопился Добрывечер, заметив ее

негодование, — понимаю! Синие очи дороже

карбованцев.

«Ничего-то вы не понимаете!» — хотела ему крикнуть

Наташа, она уже уставила на него свои отчаянные,

цыганские глаза, но Добрывечер протянул ей пропуск и

примирительно сказал:

— Добре. Иди к Глебу. И нехай он тебя учит так,

шо'б ты в ученицах ее засиделась.

Наташа вся засветилась от радости и, поблагодарив,

вышла из кабинета.

— И вы — в ученики? — проницательно спросил

Добрывечер.

— И я, — ответил Чардьшцев.—До сих пор

заведовал парткабинетом.— Потом, взглянув на Добрьшечера,

улыбнулся: — Я знаю, что вы сейчас подумали: «Ну, кг

247