Человек идет в гору

Плотники начали забивку свай плотины. Деревянная баба взлетала и падала, вгоняя бревна в грунт. Саня Коноплев, расставив треногу нивелира, приникал глазом к трубке и, подняв руку, указывал линию плотины.

До обеда рыли котлован под фундамент. Звонкие песни летели над рекой. Часто вспыхивал смех и быстро гас: шло горячее соревнование между бригадами.

Коноплев каждый час производил замеры, и на грифельной доске, принесенной из школы, появлялись новые показатели. Бригада Тани обогнала девчат Наташи. Девушки хмурились, быстро работали лопатами, не успевая утирать пот.

— Не огорчайтесь, — сказал им Саня Коноплев. Комсорг успевал все видеть и везде бывать. — Земля — наше производство, а у ваших станков танина бригада тоже выглядела бы бледно.

— Утешитель нашелся! — воскликнула Зоя Рыбалко, капризно сверкнув черными глазами, и сбросила соломенную шляпу. — Этак мы и вовсе разленимся. Вас, наверно, Таня подослала, чтобы нам зубы заговаривать.

Кругом засмеялись. Коноплев смущенно теребил ворот своей наглаженной серой рубашки.

— Взяли бы лучше и показали, как надо копать, — проговорила Зоя, бросив уже подобревший, со смешливыми лучиками взгляд на колхозного комсорга.

Саня взял теплый от зоиных рук черенок лопаты.

— Держать надо так. Получается наивыгоднейший рычаг…

В полдень электрик Максим Нартов привез со станции генератор.

Комсомольцы качали Максима и громко кричали ура.

Глядя, как толково и немногословно руководит работами Коноплев, как слушаются его комсомольцы, Глеб с завистью подумал:

«Почему нельзя и мне так… дружить и работать?» Обида ожгла его, будто крапивой.

Глеб рыл подводящий лоток. Он украдкой взглядывал на Наташу. Казалось, она целиком была занята работой: часто выбрасывала лопатой землю, строго покрикивала на Зою и Гульнур, громко хохотавших от каждого слова ребят из бригады Яши Зайцева. Но по тому, как под его взглядом занималось ее лицо румянцем, как светились мягкой затаенной улыбкой ее глаза, Глеб понял, что она любит его, — любит попрежнему. Это наполняло его такой гордой, давно неиспытанной силой, что он не замечал ни холма земли, выросшего слева от него, ни мокрой от пота — хоть выжимай! — рубашки…

— Стоп! — скомандовал в рупор Коноплев. — Для турбинной камеры глубина котлована достаточна. Спасибо, товарищи!

— Ура-а! — прокатилось по реке десятками голосов. Ребята стали раскладывать костер, а девчата собирали цветы и плели венки.

Дым костра смешивался с густеющими сумерками. Река блестела ровным зеркалом, отражая чистое закатное небо. В распадке между холмами сосновая рощица зябко куталась в белый платок тумана.

Зайцев выпросил у Гульнур венок и преподнес его бойкой, беспокойной Танюшке.

— За хорошее руководство по строительству ГЭС, — сказал Яша. — По традиции положен венок из лавровых листьев, но уверяю вас, что ромашка ничуть не хуже!

Все засмеялись.

— Нет, — хитренько улыбнулась Таня. — Если уж на то пошло, то такие почести положены нашему комсоргу.

Она шагнула к Сане Коноплеву и возложила ему на голову венок.

— Что вы! — покраснев, запротестовал Коноплев и снял венок, не зная, что с ним делать. — Еще предстоит постройка здания ГЭС, монтаж турбины и генератора, установка трансформаторов…

Из-за холма выскочила гнедая лошадь, запряженная в телегу. На мешке сидел дед Никифор, лихо размахивая кнутом. В бороде деда запутался резной кленовый листок, похожий на подпалинку.

Он остановил коня у самого костра и, широко улыбнувшись беззубым ртом, нараспев сказал:

— Картошки привез. Старуха моя говорит: отвези комсомольцам картошки. Уж больно хороша она, печеная-то.

Комсомольцы встретили эту весть с бурной радостью. Танюшка под смех и веселые восклицания взяла из рук Коноплева венок и надела его на седую гриву деда Никифора.

Яша стал развязывать мешок и громко запел:

Дым костра, огня сиянье,
Пионеров идеал.

Все задорно подхватили полузабытую шуточную песенку:

Тот не знает наслажденья,
Кто картошки не едал!

Пламя костра разгоралось все жарче. С болота за рекой тянуло сладковатой прелью осоки.

Глеб сидел рядом с Наташей и, обжигая пальцы, очищал от золы картошку.

А Яша Зайцев под тихий, хватающей за сердце перелив гармони пел уже новую песенку:

Услышь меня, хорошая,
Услышь меня, красивая…

Его поддержали:

Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая.

«Услышь меня, хорошая…» — повторял про себя Глеб, мысленно обращаясь к Наташе.

* * *

Несмотря на позднее время — стрелка часов близилась к полуночи, в сборочном цехе около самоходного комбайна собралось много людей. Здесь были представители всех цехов и отделов, мастера, рабочие.

Чардынцев кивнул Наташе, стоявшей рядом с Зайцевым у бункера комбайна.

— А вы что тут делаете? — с напускной строгостью спросил он, — завтра рано вставать на работу. Проспите.

— Мое присутствие обязательно, — ответила Наташа и упрямая заботливая складка собралась между широко и смело распахнутыми бровями. — А вдруг какая-нибудь наша деталь откажет…

— На это есть начальник цеха.