Человек идет в гору

— Врешь, — тихо проговорила Наташа, сдерживая гнев, — ты прогуляла.

— С кем?

— Ты прогуляла половину рабочего дня и сорвала нам первенство.

— Да что вы, девчонки. Разве я хотела…

Зоя и Гульнур, перебивая друг друга, стали укорять подругу.

— Бессовестная! Целый месяц соревновались, старались изо всех сил и вот на тебе! — в последний день все испортила.

— Сколько мы с тобой возимся, Клава, терпенье лопается!

Клава вспыхнула, полные губы перекосила страдальческая гримаса, и из глаз побежали слезы.

— И вдобавок ко всему — говоришь неправду, — пристально вглядываясь в Клаву, сказала Наташа.

Клава, закрыв руками лицо, снова громко всхлипнула.

— Хватит! — отрезала Наташа. — Иди к Ивану Григорьевичу и доложи, что ты совершила прогул.

Теперь уж Клава заплакала в голос, припав к круглому плечу Гульнур. Гульнур растерянно и жалостливо заморгала глазами, готовая заплакать вместе с Клавой…

После смены, когда на производственном совещании Добрывечер объявил итоги соревнования и первенство было присвоено бригаде Наташи, девчата, словно оговорившись, поднялись с мест.

— Неправильно! — крикнула Зоя.

— Не заслужили мы первого места! — сдавленным обидой голосом поддержала Гульнур.

Добрывечер вопросительно посмотрел на парторга.

— Что я слышу? Отказываются от первого места? По-моему, такие ненормальные только в нашем цеху.

— Дайте слово! — попросила Наташа, поднимая руку.

Она глубоко дышала. На смуглом открытом лице сменялись выражения затаенной досады и решимости.

— Мы боролись за первенство. Высокая это честь — быть первыми. Но незаслуженной чести мы не хотим!

— Почему незаслуженной? — спросила Тоня.

— А вот почему: во-первых, Яков диски шкивов записал не себе, а нам. Во-вторых, в нашей бригаде сегодня совершила прогул Клава Петряева.

Стало тихо. Клава судорожно всхлипнула и закрыла руками лицо.

Первенство в соревновании было присуждено бригаде Зайцева. Тоня вручила ему алый вымпел с золотой надписью: «Лучшая комсомольская бригада второго механического цеха».

Глава семнадцатая

Булатов приехал на завод через неделю после окончания испытания головного комбайна. На заводском дворе рядом с бронзовой фигурой Ильича стоял фанерный щит с текстом телеграммы министра, поздравлявшего коллектив с первой крупной победой.

— Телеграмма хорошая, — сказал Булатов сопровождавшим его Мишину и Гусеву. Они с удовлетворением заулыбались.

— Да только пора бы на этот щит поместить что-нибудь поновее!

Мишин и Гусев от неожиданности остановились. Улыбки на их лицах исчезли.

— Семь дней любоваться прежними успехами — роскошь непростительная! — продолжал Булатов. — Или, быть может, устарел щит, а делами вы ушли вперед? Порадуйте! Но лозунги должны опережать дела, запомните.

— Вы правы, товарищ Булатов, — хрипловатым голосом ответил Мишин. — Недельку мы протоптались на месте. Глухариный ток был, а не работа.

— А вы, товарищ Гусев, почему не мобилизуете коммунистов на выполнение новых задач? Или вы тоже… «протоковали»?

Гусев на мгновение скрестил взгляд с Булатовым, и секретарь обкома увидал в его табачных глазах не то растерянность, не то обиду.

— Как раз неделю тому назад партком принял решение, Камиль Хасанович, — ответил Гусев, косясь на директора.

— И аккуратно подшили его в папку! — заметил Мишин, повернувшись к Гусеву.

— Ты член партийного комитета, а сам первый не выполняешь его решение, — с глухим раздражением сказал Гусев. Под глазами его чуть желтели обвислые мешки, прошитые тонкой строчкой морщин. — Мы обязали тебя подготовить задел деталей для сборки, обеспечить бесперебойное снабжение…

— Знаю, давно уже установлено тобою разделение труда: твое дело обязывать, мое — выполнять. Но ты забыл, что должен помогать мне претворять в жизнь решения парткома.

Булатов из-под насупленных бровей зорко глядел на них и думал:

«Трудно уже им шагать рядом, Гусев стал все чаще сбиваться с ноги».

— А директор прав, — сказал Булатов, обращаясь к Гусеву. — Всякий знает, что принять решение — полдела, надо еще организовать его выполнение.

— У нас много времени отняла подготовка к перевыборам, — сказал Гусев каким-то вконец потускневшим голосом.

«Вряд ли тебя изберут вновь…» — подумал Булатов и быстро спросил:

— Когда собрание?

— Сегодня, в семь вечера.

— Приду, — сказал он твердо и, взяв директора за локоть, повел его по сборочному цеху. Гусев, сутулясь и зябко поеживаясь, пошел сзади.

Яркие коробки самоходных комбайнов длинным караваном растянулись вдоль цеха. На стенде конвейера собирали новый хедер. Электрокары, сигналя, подвозили вентиляторы, клавиши молотилок, конические шестерни.

Одним из электрокаров управляла молодая девушка с густым пламенем волос, падавшим на худенькие, совсем еще детские плечи. Сверху, высунувшись из кабины мостового крана и медленно паря под стропилами цеха, ей что-то кричал крановщик.

— Катюша! Какие сегодня лекции?

— Надо самому знать — это не меню в столовой!

— Я потерял расписание. Ну скажи, Катюша!

— Теоретическая механика, сопромат и черчение!

— Спасибо!

Он закивал вихрастой головой и быстро уплыл в другой конец цеха, по-птичьи высматривая кого-то из сборщиков.