В темном тамбуре цеха Наташа едва не столкнулась с высоким, в военном кителе человеком, который тоже ощупью искал дверь. Наконец, дверь распахнулась, и мужчина, пропуская Наташу, проговорил глубоким грудным голосом:
— Ну и темень! Мы рисковали с вами украсить лбы изрядными шишками.
Наташа рассмеялась:
— Что ж, для начала шишки неизбежны.
— Для начала? Стало быть, и вы здесь новичок?
— Да, первый день.
— Очень хорошо!
Наташа сразу почувствовала какое-то безотчетное расположение к этому сероглазому, с седыми нитями на висках «дядьке». (Наташа всех мужчин старше себя называла «дядьками».) «Интересно, кем поступил он? Инженером? Диспетчером? Китель у него офицерский. И лицо волевое, умное. Наверное, инженер…»
Вся территория цеха была заставлена токарными, револьверными, сверлильными станками, напоминая беспорядок оставляемой квартиры. Повсюду чернели ямы взрытого фундамента. Тут и там, освещенные солнцем, кипели золотые фонтаны пыли.
— Ого! Мы, кажется, не во-время. Тут идет настоящее переселение, — сказала Наташа, смущенно подернув узенькими плечами.
Она ожидала встретить строгий порядок расставленных, как в школе парты, станков, ровный гул моторов, сосредоточенные лица рабочих. Именно так выглядел этот цех, когда год тему назад Наташа приходила сюда с экскурсией.
Человек шесть рабочих, облепив токарный станок, ритмичными движениями проталкивали его к дверям.
— Р-ра-аз, два-а, взяли! — петухом заливался крутоплечий парень в солдатской гимнастерке.
И хотя он сам и не поднимал станка, а только командовал, пот покрыл его лоб и круглые щеки серебристой росой.
— Р-ра-аз, два-а… — снова запел парень и вдруг, глянув на дверь, осекся да так и остался стоять с широко раскрытым ртом. Потом бросился к спутнику Наташи, чуть не сбив ее с ног.
— Т-товарищ полковник! Т-товарищ полковник! — повторял он, крепко пожимая руку человеку в военном кителе.
— Здравствуй, Ваня, здравствуй, дорогой.
Видно было, что обоих встреча очень взволновала.
«Полковник?» — Наташа испуганно скосила глаза; она впервые видела так близко «настоящего полковника».
— М-меня к-контузило на другой день после в-вашего р-ранения, — продолжал парень, — язык отнялся. Думал в общество г-глухонемых з-записываться. Да на счастье, капитан медицинской службы один повстречался… З-Зоя Ивановна…
Попробуй, говорит, Иван Александрович, в младенца обернуться. Что, думаю, смеется она надо мной, что-ли? Ничего себе младенец — пять пудов весом. А она все свое: старайся, Ваня, очень старайся «ма-ма» выговорить. И обидно и смешно! Пришлось подчиниться. Сначала мычал, потом обучился «мама» выговаривать. А там пошло! С-стихи читал, басни Михалкова!
Наташа хотела пойти поискать контору начальника цеха, но Ваня встал у единственного узкого прохода меж станками, и ей невольно пришлось остаться на месте. Она поняла, что рассказчик, напуганный внезапно свалившейся было на него немотой, боялся теперь молчания.
— Я вижу, ты не только говорить, но и командовать обучился.
— Командую! Г-горлом только и беру. А работать, между нами говоря, не умею. — Он покосился на Наташу. — Начальник цеха на людей не смотрит, а все куда-то мимо, будто главное где-то там, ч-чорт его знает где!
Он снова опасливо оглянулся на Наташу, все еще не взяв в толк, кем она приходится Чардынцеву.
— Уйду я отсюда! Не привычен я быть в хвостовом положении.
— Стало быть, собираешься дезертировать? Похоже, при контузии из тебя весь боевой дух вытряхнуло.
— Т-товарищ полковник… — мучительно перекосил брови Ваня.
— Понятно! Пока ты тут болтал, бригада твоя разошлась курить. Иди. Поговорим потом.
Услышав резкие и одновременно сдержанно-строгие ноты в его голосе и хорошо помня, что после этого с ним говорить небезопасно, Ваня повернулся и, обойдя станок, пошел искать свою бригаду.
Наташа взглянула на своего спутника. Лицо его помрачнело. Серые улыбчивые глаза стали строгими.
— Вы, вероятно, к начальнику цеха? — спросил он. — Пойдемте. Я тоже к нему.
В конторе цеха было сильно накурено. В голубом папиросном дыму, одни на длинной скамье, другие — прямо на столах, сидели мастера, наладчики станков, контролеры ОТК — весь комсостав цеха. У двери, ведущей в кабинет начальника, стучала на машинке молодая девушка с высокой и, вероятно, очень непрочной прической. В ее розовых маленьких ушах дрожали и приплясывали сережки, широкие и ослепительно-блестевшие, как две блесны.
«Эх, беда тому окуню, что клюнет на эту приманку», — отметил про себя Чардынцев, быстро глянув в ее узкие злые глаза.
— Вы к Добрывечеру? Он занят.
— А разве так бывает, чтобы человек на работе не был занятым? — громко спросил Чардынцев. Все дружно засмеялись, довольные тем, что вновь пришедший удачно «отбрил» заносчивую девицу. Но в следующую минуту, смекнув, что это замечание может относиться и к ним самим, они поспешно стали гасить папиросы и по одному выскальзывали из конторки.
Секретарь Добрывечера покраснела и хотела было уже ответить дерзостью, но в это время отворилась дверь кабинета и показалась голова начальника цеха — крупная, с рассыпавшимися русыми волосами.