Человек или дьявол?

В заключение следует указать также и на то, что Афраний – это вообще единственный персонаж в книге, к которому у читателя возникает такое же отношение, какое тот имеет к самому Воланду. Все герои как московских, так и ершалаимских глав, за исключением Мастера, Маргариты и Ивана представлены автором либо в отрицательном, либо в нейтральном свете, но чаще всего именно в отрицательном. Из всего романа «Мастер и Маргарита» только один Воланд и подобные ему демоны вызывают к себе чувство какого-то уважения или восхищения. Но и Афраний оказался в этом смысле таким же персонажем, то есть лицом, вызывающим даже некоторый восторг, а между тем этот герой даже не демон, а обыкновенный человек (то есть если все-таки окажется, что он Воланд, то, стало быть, в нем мы должны начать уже видеть не человека, а духа. Говорит ли это о чем-то?). И сам образ начальника тайной службы как главного слуги прокуратора Иудеи соответствует общему представлению о дьяволе или сатане как о падшем ангеле в авраамических религиях, включая само христианство. По их учению, ангелы и демоны – это служебные духи, их задача – исполнять волю Божию, и в этом смысле они ниже человека по своему достоинству и происхождению. «Ты творишь ангелами Твоими духов, служителями Твоими – огонь пылающий», – говорится в Псалтири (103. 4). А в Послании к Евреям, в котором автор ссылается на то же указанное нами место из Псалтири (1. 7), написано следующее: «Не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение?» (1. 14).

Есть еще несколько обстоятельств и фактов, которые приводят читателя к мысли, что на службе прокуратора Иудеи состоял сам сатана, но они уже не столь значительны. Так, слова о том, что трусость – один из самых главных человеческих пороков, Михаил Булгаков судил произнести именно Афранию, а между тем это сказать следовало бы лучше не человеку, а все-таки сатане, потому что тот очень хорошо знает людей за всю их историю их существования. А вопрос из эпиграфа «так кто ж ты, наконец?» можно смело адресовать не только к одному Воланду, но и к Афранию, потому что второй представляет собою не менее загадочную фигуру в романе, чем первый. И, наконец, при всей работе над романом, которая длилась около десяти лет, Афраний всегда был на страницах «Мастера и Маргариты» [9], тогда как герои, в честь которых названа эта книга, появились в ней несколько позже, в силу чего до их появления Воланд был самым главным действующим лицом произведения.

Но существует при этом как минимум два соображения, которые значительным образом подрывают эту теорию, несмотря на все убедительные доказательства, которые мы сейчас привели. Дело в том, что история о Пилате, которую изложил Мастер на бумаге, преподносится читателю так, что, по задумке автора, она должна вызвать в нем вопрос, почему она так сильна расходится с евангельскими повествованиями и даже с апокрифическими текстами. Читатель должен прийти в то же самое недоумение, в какое пришел Берлиоз, когда внимательно выслушал странного иностранца: «Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами». Получается, что автор попытался воссоздать реальную историческую картину, потому что считал, что изложенное в Святых Евангелиях не соответствует тому, что происходило почти две тысячи лет назад. Но как быть тогда с Афранием? Допустимо ли остановиться на такой нелепой мысли, что будто бы Михаил Булгаков со всей серьезностью полагал, что на службе Понтия Пилата состоял сам сатана? Какими такими историческими источниками это можно подтвердить? Не сочли бы русского писателя его современники сумасшедшим, если бы он начал им доказывать, что когда-то прокуратор Иудеи имел сношения с дьяволом? И каким таким образом Афраний сумел вместе со своей командой демонов в течение пятнадцати лет скрывать свое подлинное лицо: «Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал службу при Валерии Грате»? Как бы он тщательно ни маскировался и ни скрывался, пытаясь быть настоящим человеком, в нем в любом случае кто-то бы уже заметил что-то неземное и потустороннее. Все тайное рано или поздно становится явным. И почему вдруг только одни римские правители Иудеи оказались таким исключением? Почему, например, у Тита не было в ряду своих воинов подобного Афранию духа, чтобы с помощью последнего более простым способом завоевать восставший против Рима Иерусалим? А есть ли в наше время подобные случаи, чтобы кому-то из глав государств прислуживали сами бесы [10]?