Человек из дома напротив

Илюшин удовлетворенно засмеялся.

– Так вот что ты слушаешь, когда ездишь без меня? Я должен был раньше догадаться. Сначала, значит, мы с суровой мордой покупаем диски «Рамштайн», а потом остаемся одни и врубаем: «Не плачь! Еще одна осталась ночь у нас с тобой!»

– Пошел в пень, – сказал Бабкин, постаравшись тут же забыть, что в юности едва не купил билет на концерт Булановой. – Слушай, что я выяснил! Василий Клименко бросил институт на третьем курсе, и больше его никто не видел.

– Подожди… – Макар потянулся за планшетом. – На третьем – это получается…

– В две тысячи девятом. Я уже посчитал. С тех пор о нем никто ничего не слышал.

– Это еще интереснее, – пробормотал Макар.

– Ага. Четверо мертвы, двое исчезли. Нормальное такое совпаденьице!

– Да уж. – Илюшин поднялся. – Давай искать родственников Клименко! Не сирота же он, как Сенцова. Распространенная фамилия, трудно будет…

– Не кипиши, – покровительственно сказал Бабкин и положил перед ним листок с адресом. – Ефим Клименко, отец Василия Ефимовича Клименко, живет на Олимпийском проспекте. Получите, распишитесь.

– Ого! Как ты так быстро его нашел?

– Есть у нас возможности… – неопределенно поведал Бабкин.

– Значит, Игнатов сказал?

Сергей притворился, что не расслышал.

3

Отцом Василия Клименко, которого однокурсники звали Клим, оказался неряшливый мужчина с опухшим лицом, пористым, как старая губка. Он окинул сыщиков пустым взглядом и пожал плечами.

– Нету его тут. Лет десять как нет.

– Десять? – переспросил Макар.

– Может, меньше, может, больше. Я счет не веду.

– А где он сейчас?

– Может, в Сингапуре, может, в Киеве. Я знаю?

Ефим стоял в дверях, тупо глядя на сыщиков, не делая попытки ни пригласить, ни выпроводить. От него разило тихим кислым сумасшествием одинокого старика. «А ведь ему чуть за пятьдесят», – подумал Сергей.

– Можно посмотреть, где он жил?

Бабкин не сомневался, что в ответ на нахальное предложение Макара старик плюнет ему в лицо. Но Клименко подвинулся.

– Смотри чего хошь. Нечего мне скрывать.

Квартира была похожа на хозяина: грязная, глухо враждебная к гостям, цепляющая то вешалкой, то гвоздем из стены, о который Бабкин чуть не порвал куртку.

– Прирезал сыночка, расчленил, вывез в детской коляске на Алексинский карьер, – шепнул Макар, когда они вошли в комнату. Бабкин фыркнул, хотя в глубине души тоже думал о таком развитии событий.

Никаких следов присутствия Василия – в настоящем или прошлом – здесь не было. Ни компьютера, ни колонок, ни книг по юриспруденции… Только пятна от постеров на стенах.

– Продал я все его шмотье, – со злым смешком сказал старик, стоя в дверях.

– Зачем?

– А чего барахло копить. Не вернется он. Все обнюхали? Проваливайте.

Макар искоса глянул на Бабкина. «Бери дело в свои руки».

Ну, в свои так в свои.

– Ефим, ты куда сына дел? – дружелюбно спросил Сергей, не двигаясь с места.

Казалось, до этого момента хозяин квартиры не подозревал, что Бабкин умеет разговаривать. Он открыл рот и закрыл, стукнув зубами.

– Давай, не стесняйся, рассказывай. Я вижу, тебе поговорить хочется.

Клименко сделал шаг назад и уперся в стену.

– Нету его! – закричал он и бессмысленно замахал руками. – Откуда мне знать? К бабе своей укатил!

– К какой бабе? – вкрадчиво спросил Бабкин.

– Не знаю я! Не видел ее, не знаю, не слышал!

– Присядь-ка, мил человек. – Сергей придвинул табуретку, сам опустился на краешек протертого дивана. – А теперь расскажи, как вышло, что твой сын исчез, а ты не знаешь, где он.

Старик, косясь в сторону, рассказал.

Они жили хуже, чем соседи по коммуналке: те хотя бы здороваются друг с другом. Клименко твердил, что сын должен переехать в общагу и не занимать чужую жилплощадь. Квартирку государство кому выдало? Ефиму. Шестнадцать лет терпел захватчика на своей территории, пора и честь знать.

Вместо того чтобы найти общежитие, Василий развернул молчаливую войну: поступил на юридический, хотя Ефим считал его круглым дураком, и, как старик ни скандалил, отказался забирать документы.

Стало ясно, что ближайшие пять лет он никуда не уедет.

Ефим смирился. Сын уходил рано, приходил поздно. Ефим вставал поздно, ложился рано. Постепенно они стали друг для друга кем-то вроде привидений, чьи следы присутствия владелец замечает лишь иногда.

Однажды Василий вернулся раньше обычного. Ефиму было не до него: приближался Новый год, и он хотел встретить его с приятелями, а значит, предстояло купить что-то к столу; тратиться Ефим ненавидел и сейчас отчаянно подсчитывал, на чем можно сэкономить.

Сын взял зубную щетку и тюбик с пастой, сунул зачем-то в карман. «В больницу намылился, что ли?» – подумал Ефим. Выглядел Василий и впрямь нехорошо.

– Куда собрался? – не выдержал он.

– К…к… женщине, – пробормотал Василий. Он был очень бледен, пугающе бледен, и казалось, вот-вот упадет в обморок.

– А, к Вике своей, значит… Давно пора.

Викой звали девушку, с которой Василий встречался со школы. Это началось в то время, когда он еще мог привести ее к себе домой и познакомить с отцом.

– Нет, не к Вике, – рассеянно сказал Василий. – Вика здесь ни при чем. – И вдруг закричал: – Не впутывай ее!