Человек из красного дерева

В полицию его отвезу, решил я. Нет, рискованно. Начну его вытаскивать из машины – он станет сопротивляться, пырнёт меня ножом, а кровь не потечёт, и полицейские это заметят. Надо придумать что-то другое.

Придумал, когда уже доехали.

– Близко к дому не надо, – велел Твердоклинов. – Тут останови. Иначе она почувствует. У демонов своя чуйка есть. Вот тут тормози, где потемнее.

– Как скажешь.

Я первым выбрался из кабины, обошёл машину, открыл дверь с его стороны. Когда он поставил ногу на асфальт – я ударил ступнёй ему пониже колена, сил не пожалел; раздался хруст. Твердоклинов заорал от боли.

– Ты чего? – спросил я.

– Сука, ты мне ногу сломал!

– Я тебя не трогал. Дай погляжу, может, просто вывих?

Он сел на обочину, громко матерясь и стеная.

– Пошли, – сказал я. – Вон твой дом, чуть-чуть потерпеть надо.

Взвалил его на себя. Он проклинал меня сквозь зубы, но не сопротивлялся.

Пока тащил – вытянул нож из его кармана и бросил в кусты.

У двери в квартиру осторожно опустил его на пол. Позвонил.

– Кто? – спросила женщина с той стороны.

– Тут твой муж, – сказал я через дверь. – Учти, он пьяный и буянит. И у него нога вывихнута.

– Сломана! – заорал Твердоклинов с ненавистью. – Сломана!

– Пусть там и валяется, – уравновешенно ответила женщина из-за двери. – Зачем он мне нужен, буйный.

– Дело ваше, – сказал я. – До свидания.

– Сука ты, – произнёс Твердоклинов, – демон и есть демон. Искалечил меня.

– Ты сам себя искалечил.

Он послал меня по матери, но я уже не ответил – что тут ответишь? Ушёл. Отыскал выброшенный нож, попробовал – лезвие наточено до бритвенной остроты.

С утра позвоню в полицию, решил я. Информирую Застырова. Пусть думает, что делать с этим воином света. Или отдаст его под суд, или поставит на учёт как душевнобольного.

15

Глубокой ночью вернулся в Криулино, в дом Читаря.

Он сидел за столом, глядя в экран.

– Живой? – спросил я.

– Я-то живой, – ответил он медленно поворачиваясь, – а вот ты какой?

– Тоже живой.

– Имей в виду – если ты её убил, выгоню тебя, и больше на порог не пущу. Если убил – разворачивайся и уходи.

– Не шуми, – сказал я. – Не убил, не вышло.

– Не убил? – уточнил Читарь.

– Нет.

– Я молил Бога, чтоб этого не случилось.

– Значит, он услышал. А теперь – к тебе дело есть.

Дал ему послушать запись с флешки. Он выдержал едва десять минут, затем протянул руку и выключил звук. Мне показалось, что он примеривается выдернуть флешку из разъёма компьютера, чтобы раздавить её в пальцах или, например, раскусить зубами. Поэтому я сам поспешил извлечь её и спрятал в кулаке.

– Где взял? – спросил Читарь.

– Дочь Ворошилова дала. Это было в архиве её отца.

– Там не мой голос, – сказал Читарь.

– Я знаю. Да ты бы и не позволил сделать запись.

– Никто бы не позволил, – строго произнёс Читарь. – Это было сделано тайно, без разрешения.

– Так это оно? – спросил я. – Отвечай. Это обратное обращение?

– Отдай, – попросил Читарь вместо ответа. – Отдай мне, братик, от греха подальше. Прошу тебя.

– Отдам, – пообещал я. – Только это ничего не изменит. Я уже три раза её прослушал и наизусть выучил. И ещё на телефон себе переписал. Там всё просто. Один и тот же текст, похожий на заключительную молитву покаянного канона, повторяется восемь раз. Каждый нечётный раз – шёпотом и быстро, каждый чётный раз – громко и медленно.

Читарь вздохнул, посмотрел искоса, недовольно, осуждающе; дух его сгустился, уменьшился в размерах.

– У тебя не получится.

– Перестань, брат, – сказал я. – Ты же это сейчас не мне говоришь. Ты реальность заклинаешь. Только я уже тебя опередил, я послал туда, наверх, свои заклинания.

Протянул ему флешку.

– Здесь только молитва? – уточнил Читарь.

– Нет. Ещё фотографии, много. Наши братья и сёстры. Все, кого нашёл Ворошилов. С указанием даты и точного места каждой находки.

– Тогда тем более, – сказал Читарь и сжал флешку в пальцах. Пластмасса хрустнула, как ореховая скорлупа.

И одновременно что-то захрустело и лопнуло во мне. Может быть, надежда на то, что всё обойдётся.

Нет, не обойдётся. Сначала я превращу своего врага, Мару-язычницу, в безгласную деревяшку, а потом и сам стану таким же. Не чувствую в этой связи ни сомнений, ни беспокойства. Давно уже не ощущал себя таким стабильным, таким сцепленным с мирозданием. Вот он я, гляди, Бог. Глядите и вы, боги прежние, отвергнутые. Не прячу глаз, не таю помыслов. Если лгу – то не вам, а живым обыкновенным, да и то вполсилы. На смертных гляжу свысока – но имею объективные причины: они слабы, я – силён многажды. Когда сломал Твердоклинову кость – ничего не почувствовал, ни малейшей жалости; всё взвесил, с холодной головой, – и проделал механическую процедуру. Если вернуть меня туда, на четыре часа назад, – сделаю то же самое, и опять с ледяным спокойствием, с ощущением правоты.

Читарь – перекошенный, шумно сопящий носом – бросил сломанную флешку на пол и трижды ударил по ней концом клюки, словно змею давил.

– Никто, – сказал он, – никто не должен знать.

Поднял на меня глаза.