Человек из Назарета

– О, Иерусалим! О, если бы ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего.

И это было, как мы теперь все знаем, истинное пророчество.

Иуда Искариот распорядился с постоялым двором возле самой горы Елеонской, и Иисус с учениками поселились в комнатах с чистыми полами, с одеялами на постелях – по шесть и семь человек в комнате. Вечером они уселись за скудный ужин на открытом воздухе, глядя, как тонет город в наступающей темноте.

Иисус, обратившись к ученикам, сказал:

– Сколь велик этот город! И вашим сердцам придется не раз упасть, когда подумаете вы, сколь же много в этом мире огромных городов, куда надлежит вам войти с проповедью, когда придет ваше время. А вы будете одни. Но вера – великая вещь. Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас.

Ученики чувствовали себя усталыми и даже раздраженными. Фома тяжело покачал головой:

– То есть, если я верю в то, что гора может сама броситься в море, то она это и сделает? Вряд ли! Никто в это не поверит. Да и ты не поверишь – при всем моем уважении…

– Фома! – сказал Петр. – Ты опустошил целых три чаши вина. Оставь другим, приятель.

– Жажду! Погода такая!

– Хочешь пить? Пей воду, – проворчал Петр.

– Не ссорьтесь! – попросил Иуда Искариот. – Помните, гора Елеонская – это гора мира.

– Вот и хорошо! – произнес Иисус. – Пусть этот вечер закончится мирно, по крайней мере, для нас.

– Возможно, я что-то сказал невпопад, – произнес Фома. – Я и забыл, что ты говоришь с нами притчами, как ты их называешь.

– Завтра не будет никаких притч, Фома, – сказал Иисус. – И вообще, будет совсем мало слов. Ты все увидишь собственными глазами, Фома.

Работа началась рано утром следующего дня, и началась она в передних приделах Храма. Иисус с учениками стояли и разглядывали ряды торговцев, которые бойко продавали жертвенных голубей, сидевших тут же, в висящих рядами клетках. Голубей привязали за лапки, они стонали и ворковали; пол Храма и одежда торговцев были заляпаны свежим и уже засохшим голубиным пометом.

– Иуда! – спросил Иисус. – Достанет ли у нас денег, чтобы купить плетку?

– Плетку, учитель?

– Именно! Такую, какой охаживают норовистую лошадь или слишком злого мастифа. Купи, и поскорее! Быстрее!

– Похоже, он ищет себе и нам неприятностей¸ – негромко проговорил Малыш Иаков, обращаясь к своему тезке, тоже Иакову. – Только зачем?

Наконец, явился Иуда с превосходной ременной плетью с узелками на прочной деревянной ручке. Иисус взял ее и, ни слова не говоря, всеми своими силами обратил на плечи и спины торговцев голубями; ученикам же жестами приказал открывать клетки и, перерезая веревки, отпускать голубей. Торговцы поначалу принялись громко возмущаться:

– Мы продаем жертвенных голубей! Какого черта? Кто ты такой?

Но потом, когда им уже порядком досталось, они могли лишь выть от боли. Освобожденные голуби порхали повсюду, усаживались на стены и ворковали, возбужденные беспорядком, воцарившимся в Храме. Иисус прервался, чтобы перевести дух и с новыми силами взяться за особо яростно сопротивлявшегося торговца, у которого в руках была палка, и в этот момент к нему подбежал служитель.

– Ты тот самый Иисус из Назарета, о котором все говорят? – спросил он.

– Какое значение имеет то, как меня зовут? – воскликнул Иисус, охаживая плеткой торговца с палкой, который сначала яростно ругался, а потом просто заорал от боли и выбежал вон.

Тем временем подошли священники.

– Какое право имеет человек делать то, что противно Господу? – все еще пребывая в ярости, обратился к ним Иисус. – Как можно так осквернять Храм? Храм – дом молитвы, а вы разрешили здесь торговлю голубями!

– Голуби нужны для принесения в жертву, – ответил за всех один из подошедших. – А тебе лучше все это прекратить.

Это был не слишком настойчивый отпор. Вероятно, этот священник и сам сомневался, правильно ли это – разрешать торговлю в Храме и превращать его в птичий рынок.

– Я только начал, – парировал Иисус.

И он вместе с учениками бросился в следующий придел, где продавались более крупные жертвенные животные. Иисус хлестал не только продающих, но и покупателей, а ученики отвязывали овец и волов и выгоняли их из Храма на улицу. Животные мычали и блеяли, добавляя шума к всеобщей суматохе.

Некий фарисей, оказавшийся поблизости, возопил:

– Это святотатство! Святотатство!

– Истину говоришь, сын мой! – отозвался Иисус, продолжая работать плеткой.