Человек из Назарета

– Я хочу очиститься. Полностью и окончательно.

И Иуда передернул плечами – так, словно его раздражали одежды, силой наброшенные на его плечи.

– Если ты хочешь очиститься от былого лицемерия, черствости, от грехов тела и духа, то довольно и того, что ты сокрушаешься о прошлом своем в душе своей. Прощение тебе обеспечено, и будущее само о себе позаботится.

– Но у меня есть ощущение, что дело не только в моем личном прошлом.

– Ты имеешь в виду грех Адама? Считаешь себя грешным уже потому, что родился человеком? Все люди несут на себе печать первородного греха, но тяжесть этой ноши мы способны уменьшить, если будем любить друг друга и жить по справедливости.

– Но, будучи рожденным в грехе, я грешен и в будущем своем!

– По-моему, ты слишком себя терзаешь, – улыбнулся Иисус. – Пытаешься отвечать за всех фарисеев. Вот если бы и они так, как ты, беспокоились о грехах своих! Однако уже готов ужин. Хлеб подаяния и рыба, пойманная… Впрочем, идем, и за ужином ты познакомишься со своими новыми братьями.

Глава 3

Некоторые из молодых зелотов, возбужденные смертью Иоанна Крестителя и ставшие необычайно смелыми, решили подорвать силы Царства Галилейского, но все, на что их хватило, было избиение нескольких ничего не значащих чиновников да солдат. То есть, вместо того чтобы напасть на главного повара царской кухни, они напали на поварят. Зато, когда их вели в тюрьму, они очень громко кричали:

– Долой тиранию! Долой притеснения! Смерть убийцам пророка Иоанна, посланника свободы! Царь Ирод – тиран и жалкий лакей Римской империи! Восстань, Израиль!

Более зрелые и умудренные жизнью зелоты не могли одобрить такого поведения. На собрании в доме Иоиля хозяин задал вопрос:

– Кто, вообще, приказал исполнить это? Это же полный идиотизм!

Он имел в виду недавнюю провалившуюся попытку отравления вина, предназначенного для дворцовых слуг.

– Да никто и не приказывал, – отозвался Саул. – Там и приказывать-то некому. Все это, так сказать, спонтанная демонстрация протеста. Решили помахать кинжалами в темноте.

– В том-то и дело, что помахали на свету, – покачал головой Иоиль. – Этих идиотов тащили в тюрьму днем, у всех на глазах, а они еще и орали свою несусветную чушь.

– Терроризм, – медленно проговорил Симон, словно пробовал слово на вкус. – Медленное истощение сил противника.

Он сделал такое лицо, будто проглотил какую-то кислятину, и закончил:

– Да, идиотов не бывает мало.

– Ну что ж, – предложил Иоиль. – Нужно пойти прямо к нему и спросить.

– Всегда можешь рассчитывать на мой совет и помощь, – кивнул Симон.

– Как бы нам только продраться сквозь толпу! – сказал Саул.

– Да уж, – покачал головой Амос. – Это вам не глас вопиющего в пустыне. Он собирает толпы. Чары у него, что ли, какие?

– Да чудеса! – сказал Даниил. – На чудеса толпа идет, как мухи на мед. Египетские фокусы. Он же жил в Египте. Фокусы ему и помогают.

– Я поверю в чудеса, когда сам увижу, – отрезал Иоиль. – Нам же не нужны ни чудеса, ни фокусы. Наши правила: работа, правильное управление и контроль. И мы не можем ждать вечно. Амос, ты пойдешь к нему. И ты, Симон.

– А где его искать? – спросил Симон.

– Да где угодно. Где увидишь толпу – там и он. Время не ждет. Спросите у него.

Тем временем в чашеобразной долине, именуемой Некев, послушать Иисуса собралась огромная толпа. Со дна долины вверх поднимались пологие холмоподобные склоны, и Иисус собирался говорить с одного из них. Назывался этот холм Син, потому что формой своей он напоминал зуб. Количество собравшихся – в рассказах, передающих суть события, – разнится. Кто-то говорит о толпе в тысячу человек, а кто-то – всего о десятке. Одно истинно: для Иисуса не могло быть слишком большой аудитории, и его мощный голос, воздух для которого поставляли, словно могучие меха, его легкие, мог бы без особого напряжения долететь до самых отдаленных уголков страны, и услышал бы его каждый житель Израиля. Говорили, что его слышат даже глухие. Когда он поднимался на холм, за ним по пятам тащились многочисленные просители, которых оттесняли ученики, хотя и сам Иисус мог бы, если бы хотел, отогнать их, громогласно прикрикнув. Но он предпочитал не отгонять этих слепней, как называл просителей Фома, и время от времени останавливался, прислушивался к просьбе с видом либо сочувствующим, либо ироническим, после чего-либо давал совет, либо благословлял. На полпути же к вершине холма его догнал молодой человек, богато одетый, который, борясь с мускулистым Малышом Иаковом, прокричал:

– Учитель! Одно лишь слово!

– Ты не принадлежишь к народу Палестины, – повернулся к нему Иисус. – Здесь так не говорят. Откуда ты, сын мой?

– Я грек, – отвечал молодой человек. – Сын греческого купца.

– Вы видите, дети мои, – улыбнулся Иисус, повернувшись к ученикам, – что слово мое доходит и до язычников. И, вновь повернувшись к молодому греку, спросил:

– Так что ты хочешь от меня услышать?

– Учитель! Что должно сделать, чтобы сподобиться Царства?

Иисус ответил быстро, но с некой усталостью в голосе: