Человек из Оркестра

Поэтому она стала вслушиваться в этот новый дом, чтобы обнаружить в нем свой звук, его струну, которая приручит и, как пропуск, предъявит через звук этой струны свою уютность и надежность.

Для начала она сменила звонок, ввинтила в дверь странную ручку, которой нужно было стучать. Правда, это была стилизация под старину, но ей нравилось. Громкий резкий звук звонка ее пугал и тревожил.

Но и к деликатному стуку этой дверной ручки она не могла привыкнуть. Она ее плохо слышала, а может, ею пока не пользовались. Гостей она не ждала.

Утром она выходила на кухню, варила себе кофе и при варке включала над плитой вытяжку. Она тоже гудела, но никаких надежд не внушала, а очищала воздух, который и так был прозрачным и свежим. Только аромат кофе трубил в нем, и она выключала вытяжку. Она убивала атмосферу, к уюту которой так стремилась она.

Из звуков — еще урчал холодильник, но он скорее мурлыкал котом. И напоминал прошлый дом.

И опять — тишина. В которой она не успокаивалась, а как-то тревожилось и очень хотелось сбежать он нее.

И зачем только она заменила высокие рамы со старинными изысканными шпингалетами на этот гнусный ширпотреб стеклопакетов?

Ей вспомнилось, как мастер, который вырывал эти рамы из стены, достал пожелтевшие старые газеты прошлого века, которыми кто-то заботливо затыкал щели. Она даже хотела сохранить эти странички, но они разом рассыпались в ее руках. В прах. И дребезжащие рамы были вынесены из дома безжалостно.

И теперь сияют фрамуги чистыми стеклами в пластмассовой белизне и гасят своей двойственной сущностью все живые звуки улицы и вообще любой жизни.

Ей вдруг невыносимо захотелось туда, в старые свои новостройки, к чирикающим воробьям, знавшим ее в лицо, к дружбану-лифту, к соседям, которых было всегда слышно, и это давало, пусть и ложное, но нужное представление о том, что ты в курсе всего происходящего, что — вот они, рядом, и снизу, и сверху, и сбоку — люди. Знакомые и добрые, и не добрые, но их присутствие озвучивало ее жизнь, и иллюзия причастности была тем подспорьем, которое поддерживало, ободряло и призывало к участию. Деликатному и малозаметному. Но это было-таки дополнительным смыслом и краской в её обыденной и скудной жизни.

А в новом доме тишина изъяла всё это разом, и с каким-то подвохом. И что ей было делать — она еще не придумала, и старалась не утонуть и не пропасть в глубокой этой тишине.

Она открыла, на полную разрешаемость, фрамугу, вдохнула, но свежесть утра не спешила наполнять пространство комнаты, как будто пренебрегала узким подлым доступом в этом пластике.

И вдруг она вздрогнула, неожиданно в дом влетел новый звук. Он был знакомым, но каким-то забытым. Потом еще и еще. Громче.

И пошел звон колокольный по всей улице, вплывая в ее дом — и тут же наполняя его бодростью, восхищением, восторгом.

Колокола гремели на маленькой церквушке, малоприметной, стоявшей в начале улочки. Она видела ее, но ей показалось, что она закрыта, да она и тут же забыла о ней.

Переезд ведь — дело хлопотное. И вот она, маленькая эта храмовинка, оглушила ее дом, ее саму новыми звуками, впечатления от этого были невероятно сильными.

Она увидела, как мигом в офисном здании напротив разом захлопнулись все окна. И она пошире открыла свое. Это было то, что сулил ей робко лифт в потертых новостройках. Это был звучный смысл всех ее поисков. Она поняла, что все ее призрачные надежды обретают вдруг силу, стать и смыслы. Перед которыми все ее обиды казались пустяшными и серыми.

Колокола все гремели, бодро и звонко, а она стояла и улыбалась этой новой озвучке своей какой-то новой жизни и новой установке в ней.

Она пошла быстро-быстро к вешалке в коридоре, ловким движением надела шляпу, чтобы, войдя в комнату со звонами, почтительно снять её и успокоиться.

Пье-де-пульная тетрадь,

8 ноября 2020

Высота

Как только Володя видел машину этого человека, у него портилось настроение навсегда. Портилось до такой степени, что он, едва закончив смену, шел в ближайший бар и напивался.

«Что, опять он?» — с пониманием спрашивал бармен.

«Опять», — Вовка ронял обиженную свою голову на стойку. И говорил мутным голосом: «Глаза бы мои не видели».

Дома его встречал тот же вопрос, но уже от жены: «Что, опять приезжал?»

Вовка зло и молча стаскивал с себя штаны и шел в ванную принимать душ, чтобы смыть с себя раздражительность и злобу на весь белый свет. И еще зависть. Острую зависть, возмутительную, поскольку Володя считал себя хорошим человеком, но тут — этот клиент, с его визитками, разворачивал так неожиданно Вовку к себе другой стороной. И она Вовке была очень неприятна. Открытие в себе такой недоброжелательности к постороннему мужику было неприятным. Поэтому и шел он в бар, и напивался. И все потом, по медленной дороге домой, донимал себя возможными разъяснениями этой своей нелюбови странной и взыскательной к этому мужику.