Человек. Книга. История. Московская печать XVII века

Указания о проведенной до тиражирования сверке в эти годы появляются в документах архива о подготовке или в текстах самих изданий, в которые входили переводы с греческого или древних славянских произведений. Вот, например, текст на обороте титульного листа сборника переводов Епифания Славинецкого: «А свидетельствовены сии святые и богодухновенные книги во типографии со греческих старых писменных и печатных переводов Святыя горы Афонския, тоя же архимандритом Дионисием со клевреты». Но и этого указания показалось справщикам Печатного двора недостаточно. Они выделили звездочками на полях «словеса из старогорских переводов», обозначив и объяснив в русском переводе «речения произволная», которые возникают по той же причине, по которой и сегодня еще нет адекватного перевода на русский язык даже ряда книг Писания: «…во елленогреческом языке едино имя на многия разсуждения полагается и глаголется… и во едином глаголе многая и различная речения бывают».

В определении «истинности» текста книги справщики Печатного двора, очевидно, имели в конце XVII в. непререкаемый авторитет, так как именно им обычно поручалась проверка книг сомнительных. Например, в 1673 г. проверить книги, привезенные из Киева, также приказали справщикам. После проверки с Печатного двора была подана роспись, в которой, в частности, говорилось: «…с новоисправленными московскими и з греческими книгами те киевские книги рознотца, а иные книги свободны». Было приказано книги, «которые отмечены, свободно продавать на Москве, а которые не сходны и не справчивы и в них есть сумнительство и рознь с московскими и з греческими», послать на Печатный двор в государеву казну, где они будут в сохранности и не принесут вреда, а «цену за них» дать соболями из Сибирского приказа. С этой же точки зрения показателен и перевод на территорию Печатного двора соседнего Иконного ряда, чтобы спасти иконы от небрежения и поругания.

Впервые в Москве в 1695 г. вышел сборник, составленный и написанный Карионом Истоминым. В него вошли Служба 30 июня святому покровителю царя Иоанна Алексеевича Иоанну Воину (л. 1-35 об.), Слово о его житии и чудесах (л. 36–62 об.) и Слово на день св. Иоанна Стратилата (л. 62–68), которое содержит также вполне самостоятельное поучение, даже сегодня звучащее современно, о необходимости, богоугодное™ и предопределенности труда. Карион Истомин утверждает, что главное — добрые дела, ибо спасение — в «благотворении», и если нет дела доброго, то «побеждает злое». Богоугоден любой труд во благо: «Праздный бо, — по завещанию святого апостола Павла, — да не яст. Тем овин правительство стяжут, овин домоводство строят, овин работы держатся». Однако для любого труда, пишет Истомин, человеку необходимо обучение, а душе прежде всего просвещение. Этой теме посвящен второй ирмос пятой песни канона Службы (л. 23).

Вся книжка и сам текст Службы написаны ясным и образным языком, использующим язык, присущий и богослужению, и разговорной речи: «Божественного света светильниче златокованый», «Светоносным утром побеждая мя душегибельные враги». Прибегает автор и к формам, свойственным русским загадкам-притчам. Он пишет:

Братие, подадите в Вере вашей добродетель,
В добродетели же — разум,
В разуме же — воздержание,
В воздержании же — братолюбие.
И с ними всякая душа благоугодит… Господу.

Однако не только в этом особенности Службы. В ней Истомин сумел ясно, точно и кратко изложить глубокие богословские постулаты, в этой форме вполне доступные грамотным людям его времени: «познанием себе самаго, познал еси всетворящую вину Бога». В нескольких строчках Истомин излагает основные догматы христианства: «Тобою, Богородице, сущным на земли явися Бог, в неслитном соединении воплощаемь, и крест волею, нас ради воскрисем, имже воскресив первозданного, спасе от смерти души наша» (л. 11 об).

Параллельное изучение документов архива, содержания издаваемых во второй половине XVII в. на Печатном дворе книг и их функций позволяет ставить новые вопросы истории культуры, а на иные — по-новому отвечать. Чуть ли не каждая проблема московского книгопечатания обязательно выводит на широкие исторические проблемы времени. Все это постоянно создает у автора ощущение принципиальной недосказанности. Ведь информация архива Приказа книг печатного дела, если рассматривать ее в системе иных источников и с точки зрения иных задач, поистине необозрима и освещает десятки сторон жизни российского общества, не касающиеся книгопечатания.

Говоря о значении деятельности Печатного двора, нельзя забывать, что его станы активно использовались и Церковью, и правительством для постоянного тиражирования грамот, создающих их социальную опору, в том числе и социальную опору Петровских реформ.