...Они возникают внезапно. Я иду не за ними. Я иду искать что-нибудь чувственное и событийное - и вдруг возникает вещь, предмет, объект материальный и почти бытовой... И со всей неотвратимостью материального объекта летит встречь мне, по прямой, в лоб. И невозможно отвертеться от его не то что непридуманности, от его - незадуманности. Я не просто не придумывал, каков этот предмет. Я не задумывал предмета в этом месте, не ждал его и не ожидал. И вдруг он возникает - воспоминание о нем - как картинка в памяти. И предмет оказывается таким... несовременным, не сегодняшним, неожиданным не только самим фактом себя, но и формой себя. Пишущая машинка. Зеленое ветровое стекло. Тонкое гладкое рулевое колесо. Легкий "маслкар" цвета слоновой кости с черной складывающейся крышей. Фетровая прокладка в подтулейном устройстве каски. Деревянная спинка кровати. Острая крахмальная складка скатерти. Серые камни крепостной стены.
Эти доказательства невозможно предъявить кому-то. Они остаются несуществующими. Их доказательную силу нельзя направить наружу.
Но внутри они обладают сокрушительной мощью.
Я собираю их тщательно и бережно, с почтением и восторгом, порой - со страхом.
Я составляю их перечень и описание.
М. спросила, хочет ли он вернуться к тому, что видел и переживал во время прошлой сессии. Но он не смог вспомнить, что было в прошлый раз.
М. спросила, а он не помнит. Что-то было про карусель, да?
Ну, не помнит, так не помнит, а куда же в этот раз пойдем?
И он сказал: хочу увидеть город. Валь-па-раи-со. И точка. "Знаешь, - сказал он, - такая штука. Когда пытаюсь вспомнить, увидеть из обычного состояния, просто сам себе, вижу фотографии, которых пересмотрел уже множество в интернете. Плоские картинки. Но когда мы работаем, картинки совсем другие. Они объемные, в них есть даль и ощущение простора, протяженности, они не ограничены краями. Как будто можно повернуть голову - и увидеть продолжение, панораму. И я как будто присутствую в них, смотрю изнутри. У меня за спиной что-то есть".
- Видишь сейчас? - спросила М.
- Да.
- Смотри.
Он пытался следить за "отверткой" и одновременно смотреть туда, смотреть на город. Но тут же на ум ему пришли все другие города, втиснутые между горами и морем - виденные на фотографиях и вживую, больше или меньше похожие между собой... Все приморские города похожи между собой, сказал он. Или почти все. Когда он приехал в Ялту, ему показалось, что вот наконец он впервые видит город как он есть, настоящий город, архетип города. Сверху вниз: небо, горы, город, причал, море. А до того он не видел таких городов. Или вот Хибара на Кубе, где она прожила почти год: гора, город, море, но там море обнимает город, а в видениях Вальпараисо - наоборот. Как и должно быть.
Так дальше и было в тот раз: все кувырком. Его носило и бросало из одной реальности в другую, из стороны в сторону, так что он не смог после вспомнить точную последовательность. То Хибара, то Ялта, то приморские города здешней ее родины, где не было гор, но были высокие дюны. И между ними снова и снова - призрак Вальпараисо, которого она не видела никогда.
В те минуты, когда он вспоминал Хибару, где она жила, любила и была любима - он выглядел очень молодо, на тогдашний ее возраст, чуть старше двадцати пяти.
И он все хватался за другие города - реальные и достоверные. Чувствовал сам лихорадочность этих попыток. Как будто пытался убежать от призрака. Как будто пытался ими заслониться от невероятного допущения: что он был в Вальпараисо когда-то, видел этот город лицом к лицу, любил его живым, не на фотографиях.
И неожиданно увидел череду помещений - без окон, с искусственным освещением, с пустыми серыми стенами, с низкими, давящими сводами. Не смог удержать голову - как будто сама собой она упала назад, на спинку стула. Отчетливо ощутил в руках такое... что вот сейчас, одновременно с бессильно откинувшейся головой, руки должны быть подняты вверх, вперед и вверх, и он повис на них... его держат за руки, голова болтается, тело обвисло...
- Покажи, как это, - сказала М., но он не стал. Он испугался, что если начнет двигаться, то ощущения от движения перебьют то едва слышное, что он чувствует сейчас где-то в глубине. Что он придумает и сделает что-то ненастоящее, а подлинное чувствовать перестанет. И эти тихие сигналы потеряют для него достоверность. Он не стал поднимать руки, но сполз так, чтобы тело выпрямилось, опираясь затылком на спинку стула, спиной на край сидения и пятками на пол. Это была правильная поза. В одной из предыдущих сессий он чувствовал, как его ноги безвольно волочатся по полу - поза вернула ему то самое ощущение.
Судя по записям М., в этот момент он снова выглядел на все семьдесят, вплоть до характерных морщин вокруг губ.
Все это было так реально для него, и в то же время - так невероятно, что он стал повторять, как заклинание: не хочу придумывать, не хочу придумывать.