Читаем Человек, которого нет (СИ) полностью

Передо мной руль. Светлое тонкое рулевое колесо, с такими... маленькими выпуклостями под пальцами.

И лобовое стекло, такое... ну, как лобовое стекло изнутри. Но такое... прямое. Надо мной крыша, она поднята. Выбраться из машины - влево и вверх. Я не смотрю в ту сторону. Не могу смотреть.

Деваться уже некуда.

И много страха. Очень много страха. Уже всё. Вот такой момент: дальше все понятно, что будет, уже без вариантов.

Страх нельзя показывать. Здесь я его чувствую, можно его чувствовать здесь. А там его нельзя".

С этим страхом он остается долго, потрясенный его силой и остротой. Совершенно чистый, животный импульс - убежать.

Потом они заканчивают сессию. М. говорит:

- Мы можем в следующий раз начать с этого места.

И он чувствует, что ему нужно опуститься на пол, свернуться, втянуть голову в плечи, закрыть руками. Он пытается показать М., как это выглядит. Закрывает руками голову, понимает, что надо сложить руки по-другому, не вдоль, а поперек, локтями не вместе, а в противоположные стороны. Это странный и непривычный способ, но именно так ему надо и правильно быть в том моменте.

***

"...Пока я обо всем этом хорошем говорил, дважды у меня перед глазами вставало лобовое стекло, вид изнутри кабины, и наконец я сказал об этом. И сказал, что да, на оставшиеся двадцать минут я готов туда пойти".

Он успел почувствовать, как сильно сжало верх головы и затылок, как тело наполнилось движением: дергаться, выгибаться. Все раздвоилось на здесь и там, сейчас и тогда - и одно отражалось в другом, как будто он, наблюдающий за происходящим, оказался между двух зеркал. Он страшно не хотел смотреть туда, идти в тот момент - и там ему было страшно выйти из машины.

М. повторяла, что он здесь, в безопасности, и может смотреть отсюда туда. И он снова падал туда, и там было страшно. Здесь он боялся и пытался туда не попасть, и там он боялся того, что наступает. Он знал, что это арест, что его вытаскивают из машины, и дальше провал...

И не смог сказать напрямую, смог только выговорить, что не хочет выходить из машины, но "не дадут остаться".

[С ним часто так бывало до того, и будет еще не раз потом: самые страшные вещи оказывались непроизносимыми. Он их чувствовал и знал, но не мог называть.]

Провал... и потом он оказался уже метрах в трех-четырех от машины, увидел, что она действительно светлая - слоновая кость, сливочный... Но крыша темная. Силуэт удивил его: он привык думать о машинах той эпохи как о более квадратных, с тяжелыми широкими мордами. А эта - легкая, даже изящная.

Три или четыре человека в униформе, в касках. Один стоит у открытой дверцы машины и смотрит внутрь, наклонившись, кажется, проверяет под сиденьем, со стороны водителя. С его стороны.

Он говорит: это не карабинеры, это военные.

Ему не видно, что вокруг, что дальше. Как будто там, где машина, и кончается поле зрения. Он знает, что там где-то есть грузовик, это их грузовик, армейский.

Он рассказывает М. о том, что видит, трет руками голову и лицо. Кажется, там его вытащили из машины за волосы, били. Но он не может этого знать точно.

Записки сумасшедшего: Переднее сиденье

Моменты вроде этого обезоруживают меня своей подлинностью.

...Я смотрю на машину, припаркованную в пяти шагах от меня, у тротуара; рядом со мной солдаты, еще один - стоит у открытой дверцы машины и заглядывает внутрь, наклоняется и заглядывает под сиденье.

Я вижу силуэт машины, я вижу униформу солдата и каску на его голове, я вижу сиденье в своей машине - светлое, почти белое. Я вижу его целиком, и со всей спинкой.

Потом, на улице по дороге домой, я обращаю внимание на то, как видно водительское сиденье в открытую переднюю дверцу машины. Спинка наполовину скрыта стойкой корпуса между передней и задней дверцами. И я начинаю сомневаться. Я видел неправильную картинку, на самом деле все выглядит не так. Значит, я придумал, вообразил, бессознательно нарисовал в голове неправильное изображение. И с этой бирочкой откладываю картинку в сторону.

Вторая проблема была с лобовым стеклом. Я видел его изнутри машины, Что оно было по-другому изогнуто и поднято почти вертикально, по сравнению с современными, было принято мной сразу как нечто очевидное и закономерное. Но зеленый отсвет на всем, что я сквозь него видел? И не глухой голубовато-зеленый, а резковатый, жизнерадостный зеленый цвет, как молодая листва. Он сильно отличался от того, что я привык видеть сейчас. Это очень смущало меня, хотя и меньше, чем спинка водительского сиденья. Что ж, я довольно быстро нашел подходящего цвета лобовые стекла на фотографиях машин шестидесятых годов.

Наконец, я нашел и саму машину: точно такую, как видел во время сессии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее