Человек многоликий

Осознание своей психики как личной. Вероятно, первым шагом, показывающим серьезность намерений человека выстроить единую соборную личность является признание им права (или обязанности?) личной собственности на свою психику. Это может показаться странным, но большинство людей совсем не воспринимают свою психику, в особенности свои воспоминания и образы других людей, как свою собственность и проявление своего соборного «я», и кажется, что они живут в своей психике как в чужом доме. «Это было со мной — и куда ж я теперь от этого денусь?» — таков типичный отзыв человека, например, о неприятном эпизоде или периоде своей жизни. Особенно ярко как «чужие» представлены в сознании образы других людей, которые по видимости ведут себя по своему усмотрению, никак не считаясь с волей и намерениями человека. «Мама мне в детстве всегда говорила, что я некрасивая, и вот теперь я когда начинаю только встречаться с мужчиной, всегда слышу в голове ее голос: «Дурнушка!» — и сразу теряюсь и начинаю грубить, и конечно никто около меня не задерживается». Нисколько не менее неприятными являются тяжелые воспоминания, не связанные с конкретными людьми, но имеющие обыкновение появляться в сознании и отравлять настроение в самый неподходящий момент времени. Например, в ситуации празднования успешного окончания трудного и рискованного проекта у человека (вместо того, чтобы радоваться вместе с другими участниками) откуда ни возьмись начинается меланхолия, приплывают воспоминания о преждевременно ушедшей из жизни его первой любви, которой не довелось вкусить радости проявленного бытия. Многие люди в ответ на вопрос о своем или чужом неадекватном поведении отвечают в таком духе: «У меня (него) было тяжелое детство», — считая это неприятное обстоятельство реальной причиной для неадекватности поведения вполне уже взрослого человека. Однако можно призадуматься на такую тему: ведь не во всех ситуациях к человеку приплывают тяжелые воспоминанию или меланхолические настроению, что-то или кто-то вызывает их из памяти? И образ деспотичной или негативной матери тоже не всегда активен в сознании ее дочери: в некоторые моменты он уплывает глубоко в подсознание и сидит там тихо, как мышь, не рискуя высунуть даже носа. Кто ответственен за эти эффекты? Для человека, стоящего единую психику, в этом нет сомнений: исключительно он сам. Характер воспоминаний и их «власть» над человеком абсолютны лишь до тех пор, пока он считает их чужеродными объектами в своей психике, а как только начинает ощущать их как свою личную собственность, то организует у себя Склад Воспоминаний с удобными камерами надежными стенами и воротами, и обзаводится субличностью Завсклада Воспоминаний. Этой субличности вменяет в обязанность содержать воспоминания в нужном виде и выпускать лишь только те, которые попросит актуальная субличность, и в причесанном виде. Конечно, организовать такой склад, загрузить туда все свои воспоминания и подчинить их воле Завсклада не так легко, но это — вполне реальная и конструктивная задача, которая вполне по силам человеку, выстроившему и поддерживающему зоопарк интроектных субличностей. Важно понимать, что воспоминания (даже самые неприятные) сами по себе могут быть уже давно весьма слабыми и бледными, но каждый раз резко усиливаться энергией теневых субличностей, которые их активизируют, наполняют энергией и выталкивают к микрофону впереди себя.

Аналогично, образы других людей в психике — это в первую очередь собственность самого человека, и эти образы дики и неуправляемы лишь до той поры, пока человек не начинает ощущать их как свою собственность и не приступает к их окультуриванию и введению в семью своих собственных субличностей. На высоком уровне самосознания к нему приходит очень ясное ощущение, что образы чужих субличностей являются его личной собственностью и фактически (наравне с собственными субличностями) проявлением его внутреннего «я». Тогда он обретает над чужими субличностями большую (хотя никогда не абсолютную) власть и начинает их дрессировать наравне с собственными субличностями. Например, образ своей сильной деспотичной матери, ярко сохранившийся в памяти дочери, даже когда она уже давно выросла и ее мать умерла, становится фактически собственной субличностью дочери, прикрывающейся маской матери. А вот насколько взрослой дочери нужна такая субличность, насколько органично она вставлена в семью ее субличностей — это уже вопрос, который можно решать.

Таким образом, для человека, занятого интеграцией своей личности, нет «чужих» и неуправляемых или не некорректируемых фрагментов психики — все они становятся проявлениями его субличностей и, тем самым, соборного «я».