Человек на войне (сборник)

Сашка согнулся и получит такой удар по спине, что не выдержал, заорал.

Второй мотоциклист огрел Зою, да так сильно, что она упала. Замахнулся он и на Надю, но Зоя успела встать и прикрыть ее, защитив собой.

Русский охранник, чтобы не показать свое участие в общем деле, тоже огрел Сашку.

– Ишь, яблок им захотелось! И как тут проскользнули, стервецы!

– Мама! – закричала Зоя, не выдержав боли от удара по голове. Федосье передали, что ее детей избивают.

Она прибежала, сама не своя.

Сашка уже катался по земле, а его все продолжали лупить.

– Да что же вы?! – и кинулась защищать сына, укрывая его руками.

– Сама, поди, их подговорила? – разозлился немец и что-то крикнул по-немецки.

Тут и Федосья получила страшный удар по голове. Полилась кровь по вискам, по лицу, и это охранников остановило.

Дети сбились в кучку, жались к матери.

– Иди в барак! – сказал охранник, испугавшись, что Федосье проломили голову.

Немцы, отдуваясь и вытирая пот, пошли к своим мотоциклам.

А Федосья кое-как дошла до барака, достала несколько старых тряпочек, спрятанных под матрацем, смочила их водой и вытерла кровь. На голове оказалась глубокая рана, и кровь никак не останавливалась. Никаких медикаментов им не полагалось, и она тряпку покрепче прижала к ране, наказав Саше сделать то же самое.

Кое-как успокоились.

– А ведь могли вас и до смерти забить, – сказала соседка по бараку. – Им ведь это ничего не стоит.

– Я сама виновата, – тихо ответила Федосья. – Не доглядела…

Голова кружилась, пылала огнем – боль не проходила.

– Охо-хо, – вздохнула соседка. – Яблочков-то кому не хочется. А им, вражинам, что. Пусть сгниют, чем детям достанутся.

Федосья сдерживала стоны, крепилась изо всех сил. Понимала, что нельзя ей помирать – пропадут без нее дети.

И потуже затянула платок на голове. И все повторяла молитву Богородице, пока не впала в забытье.

8

На хуторе произошли перемены. Федосья заметила это сразу, как только фрау после расстрелов в лагере привезла ее с детьми к себе. Коровник и свинарник не чищены, корова протяжно, утробно мычит.

И в доме нет прежнего порядка – на кухне скопилась немытая посуда, по углам в комнатах пыль.

Федосья быстро расставила детей на уборку. Сама ушла в коровник, и когда управилась там и вернулась в дом, фрау объяснила, что надо готовить обед. Раньше она готовила сама, и Федосья поняла, в чем тут дело: старик серьезно занемог.

Он уже не вставал с постели. Волосы совсем побелели, торчали спереди кверху, хотя фрау причесывала их по утрам. Но почему-то днем они опять топорщились. Кожа на лице из розовой стала серой, с пятнами на лбу и щеках, в глаза будто подлили светлую жидкость. Они помутнели и слезились.

Чтобы покормить старика, приходилось приподнимать его и поправлять подушки. Сделать это было нелегко, потому что старик отяжелел.

Когда фрау и Федосья приподнимали его, он старался помочь, но только мешал женщинам.

Дочь успокаивала отца, он сердился и кряхтел.

– Я страдаю за свои грехи, – сказал он дочери. – Поскорей бы умереть, чтобы не видеть позора.

– Успокойся. Положение на фронтах улучшается. Старик презрительно усмехнулся и перестал есть.

– Неужели ты такая дура, что веришь нашему радио? И не понимаешь, что нас ждет?

Кормить старика приходилось с ложки, потому что правая рука у него отнялась, а левой есть он не умел.

– Сейчас она кормит нас, – он глазами показал на Федосью, – а скоро тебе придется кормить американцев. Лучше бы к нам первыми пришли русские.

– Почему?

– Потому что у американцев воюют негры. И какой-нибудь черный Джон может войти в наш дом.

– Не бывать этому.

– Вытри мне глаза. Интересно было бы узнать, что по этому поводу думает Федосья.

– Она о таких вещах не думает.

– А о чем она думает? А?

Федосья поняла, что речь идет о ней, и поскольку мелькнуло слово «американец», догадалась, о чем они говорят: в лагере уже знали, что американцы двигаются с севера, от моря. А наши – тоже уже идут по Европе.

– Война капут? – спросил старик.

– Капут, – согласилась Федосья.

Он левой рукой показал на себя:

– Капут?

Федосья отрицательно покачала головой.

– Капут, капут, – сказал старик. – А все же надо еще пожить. Ты поговори с начальником – может он разрешит ей с детьми побыть здесь без возвращения в лагерь. Это нас бы защитило. Да и им лучше.

– Просто так он не согласится.

– Ну, отнеси ему шпик, он у нас еще есть. И что-нибудь еще – вино, например. Я все равно пить уже не буду.

– Хорошо. Давай теперь ляжем, – и вместе с Федосьей они положили старика, убрав из-под спины подушки и опустив их под его голову.

Остаться на хуторе Федосье с детьми начальник лагеря разрешил на несколько дней. Таким образом, приношения для него возобновлялись, но кладовая на хуторе пустела.

Федосья и дети ее подкармливались у фрау – постоянное чувство голода не исчезло, но все притуплялось, а, главное, дети не попадали на сдачу крови. Потому что после этого мало кто выживал.