Потому что у них вот такие глаза, как у этой женщины из России? Потому что в них добро и сострадание к нему, тому, кто унизил ее и превратил в раба?
Она вытирала ему слезы, которые никак не могли остановиться. Она понимала сердцем, что сейчас чувствует он.
– Мать, – повторил старик внятно, – мать.
На кухне работала одна немка, которая благоволила Федосье.
Если охранника не было поблизости, в плошку Федосьи она наливала суп из котла охранной команды – он был мясным.
Эта немка нахваталась русских слов и вперемешку с немецким разговаривала то с Федосьей, то с другими женщинами, у которых были дети.
Без труда можно было понять, почему эта немка – полноватая, с пухлыми щеками и маленькими голубыми глазами – выделяет женщин с детьми: своих ей не дал Господь, а материнское чувство жило в сердце.
– Матка, – сказала она однажды Федосье, – в другой раз последней подходи. Поняла?
И когда Федосья подходила, получала мясной солдатский суп и какую-нибудь добавку.
В этот раз она задержала Федосью и быстро заговорила:
– Вас не сегодня, так завтра из лагеря погонят. Там впереди мост есть, длинный такой, через реку, поняла? Вас всех на этот мост загнать хотят, я слышала. А мост взорвут вместе с вами, вот чего они хотят. Не ходите на мост.
Ее голубенькие глазки бегали по сторонам, она боялась, как бы охранники не услышали ее.
– Иди и другим скажи. Скоро конец войне, – и робко улыбнулась Федосье.
Весь барак узнал и про мост, и про скорый конец войны. Эти известия вселили в сердца вместе с надеждой на свободу страх: на мост через реку Лайну могли погнать в любой момент. Но, видимо, что-то у немцев не заладилось. К тому же авиация налетала чаще и внезапно, и отлаженная немецкая машина управления забуксовала.
Конечно, лучше всего было бы отсидеться на хуторе, но туда уже из лагеря не пускали.
Вечером где-то поблизости слышалась артиллерийская канонада, гремел бой.
Федосья долго не могла уснуть, задремала лишь под утро. Спала чутко, ожидая, что вот-вот раздадутся свистки охранников и надо будет быстро встать, построиться на плацу, затем, после проверки, идти на завтрак, а потом на завод.
Но никаких свистков не раздавалось, и Федосья, одевшись, пошла к дверям барака. Тут уже стояло несколько женщин.
Открыли дверь и никого из охраны не увидели. А когда вышли на плац, сразу отметили, что на вышках нет автоматчиков. В лагере царила непривычная тишина. Осторожно, подталкивая сзади друг друга, двинулись к воротам.
И увидели их раскрытыми.
Охрана ночью ушла. И все немцы, которые здесь работали, тоже ушли.
Что же делать? Можно уходить, но куда?
Идти по узкоколейке, к городу? Или дождаться, когда придут войска?
Кто-то решил остаться. Но большинство узников вышли из лагеря и нестройной колонной пошли вперед.
По обе стороны дороги лежали поля, по большей части неухоженные, поросшие разнотравьем. А когда везли их сюда, Федосья не могла не заметить, что необработанного клочка земли не увидишь. Поля были разделены на участки, по краям которых строгими рядами росли деревья. Непривычными были и сами деревья – с комлями на стволах, с густыми кронами, смыкавшимися над дорогой. Они были посажены не как у нас, за кюветами, идущими вдоль дорог, а по эту сторону кюветов, почти вплотную к полотну дороги. Немцы люди военные: деревья, соединяясь кронами, закрывают дорогу, и кто там по ней идет, кто едет – не увидишь со стороны или сверху. Но эти зеленые прикрытия были не всюду, а в особо важных для местных жителей местах. Сейчас, ранней весной, первые зеленые листочки уже пробились и блестели под солнцем, а там, где деревья не были посажены близко друг к другу, открывались поля, которые неопытному глазу казались приветливыми и мирными. Но крестьянин видел их неухоженность, а военный знал, что они наверняка заминированы.
Впереди показалась колонна машин, и узники остановились. Из первой открытой машины выпрыгнул офицер в форме, незнакомой заключенным. Куртки цвета хаки, с отложным воротником, брюки, заправленные в высокие шнурованные ботинки, пилотки, реже фуражки.
Американцы!
У них был переводчик, хорошо говоривший по-русски. Узники объяснили, кто они и откуда. Но и без объяснений все было понятно: и полосатая одежда узников, и их лица, и дети, которые не отходили от матерей и с напряженным вниманием смотрели на американских солдат, боясь подойти к ним, – все говорило само за себя.
Солдаты стали доставать из своих мешков галеты, печенье, шоколадки и раздавать детям.
Один из офицеров поднял руку и что-то громко сказал переводчику.
– Внимание всем! – начал переводчик. – Для вас большую опасность представляет неправильное питание. Ни в коем случае вам нельзя много есть – организм не справится, вы можете погибнуть. Есть надо немного, постепенно переходя к нормальному рациону. Это очень важно!
Он помолчал немного, а потом снова заговорил громко: