Человек на войне (сборник)

Пока определялись, на какую машину их посадят, Саша натащил всякого добра, в том числе и велосипед. Но в кузове было тесно, водитель приказал добро побросать. Больше всего Саше было жаль расставаться с велосипедом. Удалось лишь кое-как переодеться, снять, наконец, ненавистную одежду узников.

Ехали долго, с остановками, спали прямо в кузове. Бока болели, поясница ныла. Но это все ничего, все можно вытерпеть – лишь бы добраться домой.

А Родина становилась все ближе и ближе.

И вот, наконец, увиделись Днепр и его крутые берега, поросшие лесом, и Успенский собор зеленый с белым, с куполами и крестами, сиявшими сейчас на солнце. Ни немцы, ни наши не осмелились бомбить собор – так он всегда высился главами своими, стенами с арчатыми сводами, стройный, парящий над всем вокруг.

Говорили, что и для немецких самолетов, и для наших собор был отличным ориентиром – потому, дескать, и не разбомбили.

Но ведь с древних времен, когда Смоленск захватывали то литовцы, то поляки, всякий иноземец пытался приспособить собор к своей вере – перекроить его на свой лад. Однако вся эта «перестройка» довольно быстро исчезала, когда Смоленск снова становился нашим, русским, каким и был издревле.

И снова здесь шла служба православная, и снова, как из века в век, звучало:

Царице моя Преблагая,
Надеждо моя, Богородице…

Как только Федосья сделала все отметки в документе своем, как только ей сказали, что в Свиты они должны добираться сами, что машины не будет, Федосья повела детей в собор.

Сторож сначала пускать не хотел, но потом сжалился.

Вошли в собор, встали на колени перед Смоленской Богородицей.

И слезы сами собой полились из глаз – и были это слезы радости, умиления, благодарности и той любви, которую пыталась Федосья выразить словами, рвущимися из самой глубины измученного ее сердца:

«Богородице, Мати наша Небесная, Заступница и Спасительница! Разве остались бы мы живы, разве вернулись домой, если бы не Ты?

Притекаем к Тебе и возносим хвалу, и благодарим…»

И еще что-то шептала Федосья, и дети ее тоже крестились и плакали, глядя то на лик Богородицы, то на мокрое от слез лицо своей матери.

Часть вторая Надежда

1

Вот странность: чем старше становилась Надежда, тем ярче оставалось в памяти все, что было в детстве. И наоборот: то, что произошло вроде бы вчера, казалось было давным-давно и почти стерлось из памяти. Приходилось напрягать ум, спрашивать у родных или подруг, если, например, что-то надо было выяснить точно.

Может быть, так происходило потому, что ее дни мало чем отличались друг от друга; а, может, еще потому, что она над этим особо не задумывалась. Жила так, как мама научила: радуйся дню сегодняшнему – дал его тебе Господь, вот и живи, делай свое дело старательно и по совести, и душа будет спокойна.

Надежда хорошо запомнила, как шли они пешком из Смоленска в свои Свиты. Дали им тележку, на ней везли Анечку да пожитки. У Анечки тогда заболели ноги, и она быстро уставала. Приходилось нести ее на руках – несли то мама, то Саша.

Когда показалась родная деревня, Саша не выдержал, побежал по дороге – разведать, остался ли цел их дом.

Остался!

Правда, кто-то его переделал, пристройки появились – то ли немцы, то ли новые жильцы.

Пожилая женщина и две девочки с ней вышли на крыльцо, когда Федосья, открыв калитку в воротах, вошла с детьми во двор.

– Ну, здравствуйте, – сказала женщина в платке, в фартуке, надетом поверх платья, в калошах. Она поклонилась.

– Ваш сын уже сказал, что вы тут хозяева. А нас к вам поселили, потому что жить негде – дома наши повзрывали. Еще тут одна семья живет, такая же. Ну, вы проходите, сейчас все разберем.

А чего тут особого разбирать, каждой семье пришлось занимать по комнате. Не выгонишь ведь людей на улицу.

Таких справных домов, как у Виноградовых, в Свитах осталось немного. Жили кто в землянках, кто в сараях. Но уже начали и строиться – у кого кормильцы живыми вернулись с войны.

Надежда запомнила, как первый раз после войны побежала в огород и как криком остановила ее жиличка: оказывается, огород был немцами заминирован, саперы должны были прийти со дня на день.

И вот они пришли, подорвали мину. Земля вздыбилась, комья полетели вверх и в стороны, и в огороде образовалась воронка.

Целый день трудились все вместе, чтобы воронку закопать и землю в огороде выровнять.

Ничего не дал в то лето огород. Да и плодовые деревья, росшие по краям огорода и на задах, тоже почти ничего не дали, потому как росли неухоженными.

Мать пошла работать в колхоз, и старшие дети тоже стали подрабатывать, чтобы прокормиться. И Надежде нашли работу: она стала топить печь в школе.

Работа эта нисколько не тяготила ее. Росла она бойкой, расторопной, и за что бы ни бралась, все у нее получалось.

Странно: рабская полуголодная жизнь в лагере должна была так истощить детей, что им и на жирных харчах быстро бы не оправиться. А тут и дома-то кое-как управлялись, чтобы досыта поесть хоть раз в неделю, ан гляди – все дети поднимались крепкими, здоровыми и даже у Анечки ноги болеть перестали.