Человек на войне (сборник)

А когда стоял он, наклонив голову, и лежала на ней рука Владыки, и слышал он слова молитв, то чувства теснились в его груди и рвались из нее, и трудно было их сдержать, чтобы внезапно не разрыдаться. Эти минуты оказались такими, что прежде нельзя было представить их высоту и величавость. И в то же время он чувствовал и умиление, и радость, и страх оступиться, сделать что-то не так, как положено.

Но могучий, богатырского сложения диакон отец Павел со своим рокочущим басом, основательностью и надежностью, всюду в эти минуты был рядом. Он водил его вокруг престола, как отец водит дитя, делающего свои первые в жизни шаги. Власы у отца Павла густые, пшеничного цвета, вьются кольцами. Глаза голубые, добрые и строгие одновременно. Много раз, бывая в соборе, Коля смотрел на отца Павла так, как смотрят дети на своего героя. И вот теперь он рядом с ним, и отец Павел опускает Николая на колени перед Владыкой, потом поднимает, указывает, куда дальше идти.

Все происходит так, как будто это и не он, Николай, находится в алтаре собора, а кто-то другой. И в то же время это он, вот уже и облачение священническое на нем, а это значит, что начинается новая, совсем иная жизнь.

Он видит жену, братьев, отца, видит однокурсников. Много и незнакомых лиц, но все они сейчас для него близкие, свои, даже родные.

Но где же самое родное, самое дорогое лицо?

Да вот же оно, вот.

Слезы матери блестят, как искры.

Господи, да кто же больше всех радуется за него?

Кто больше всех молился за него?

Кто сейчас благодарит Всевышнего горячее всех?

Кто все сердце свое, до последней клеточки, отдает Пресвятой Богородице?

Конечно она – мама.

13

Зима выдалась в тот год длинная и лютая. Если бы выпал снег, наверняка смягчилось бы, дышать стало бы легче. Да и сердцу радостней, когда снег блестит на солнышке, а небо голубое и звонкое.

Нет, нынче все по-другому. Ветер свистит, гололедица, идешь, как будто ноги чужие, а не свои, шаркаешь, двигаясь мелкими шажками. И все равно того гляди грохнешься.

Да и жизнь поменялась, стала как вот эта зима – бесснежная, со стылой землей, покрытой наледью. А морозы за сорок зашкаливают.

Многое не понимает в новой жизни Надежда. Вот и работа у сына Владимира такая, что можно голову сломать каждый день. В особенности, когда он уезжает за запчастями. Ладно бы летом или пусть зимой, но не в такой же мороз. А то и сейчас поехал. Говорит, надо – ждут его. Где-то там, за Саратовом.

Муж успокаивает каждый раз: да что ты в самом-то деле. Не маленький, дело свое знает. Машину водит прекрасно. За себя постоять может – не из робкого десятка. Да и сила есть.

«Богородице Дево, помоги и спаси…»

А Владимир в это время застрял на трассе. Заклинило двигатель. Степь вокруг – нелюдимая, мертвая. Ветер свистит, поземка по трассе стелется, выгибается зигзагом, исчезает, снова появляется.

Сколько он ни лазал в мотор, сколько ни искал неисправность – не нашел.

Машины мимо проезжают редко. И никто не останавливается. Кому охота на таком морозе с чужой машиной копаться.

Вот опять промчалась мимо машина. Опять один остался Володя на трассе.

А мороз к вечеру все лютее. И ветер метет все круче.

«Пропадаю», – подумал Володя.

Но тут остановилась, наконец, машина. Милицейская. Взяли у Володи адрес, пообещали дать родным телеграмму, чтобы приезжали выручать. А Володе сказали, чтобы он где-нибудь спрятался – иначе замерзнет.

Как только телеграмма пришла, Надежда бросилась к Михаилу. Можно было бы и к Николаю, да он теперь не так-то и близко – служить начал в Нефтегорске. Это от Самары часа два будет, а к Вовке надо выезжать скорей.

Отец разыскал Михаила, и сразу же они отправились в путь.

«Сколько же туда ехать? – думала Надежда, места себе не находя. – До Саратова-то, считай, ночь ехать, да еще и утро, поди. А дорога-то какая, дорога…»

Дорога и в самом деле в ту ночь оказалась тяжелой. Все же продвигались вперед. Михаил, водитель и механик опытный, уже закаленный, вел машину свою уверенно, и отец не мог не видеть этого.

А Владимир послушался милиционеров – пошел по дороге вперед.

У дороги увидел какой-то кирпичный дом, похожий то ли на мастерскую, то ли на какой-то заводик.

По лестнице спустился в кочегарку. В печке горели угли, и Владимир вплотную подошел к огню.

В кочегарке почему-то никого не было. Стоял топчанчик, накрытый одеялом, на столе чайник, остатки недоеденной пищи.

Владимира бил крупный озноб. Он никак не мог согреться. Хотелось нырнуть под старое теплое одеяло, но как это сделаешь без хозяина?

А хозяин все не появлялся.

Чувствуя, что с дрожью не справиться, Владимир залез под одеяло, свернулся в комок и поджал под себя ноги.

Усталость так навалилась на него, что он сразу же стал засыпать. И не слышал, как вернулся кочегар.

Тот с удивлением посмотрел на незнакомца, но будить его не стал.

Николай Макарович и Михаил разыскали машину Володи. Но самого Владимира в машине не было.

Где же он?

Неужели увезли его куда-нибудь? Может быть, в больницу, обмороженного? И тут увидели, что по дороге, к машине, идет Володя.

– Слава Тебе, Господи! – сказал отец и перекрестился.