«Миша, – вдруг подумала она. – Что-то с ним там случилось. Да почему он? Надо дойти до аптечки, выпить корвалол».
Так и сделала. А когда ее спрашивали, что с ней такое, она отвечала так, будто и в самом деле ничего особенного не произошло, хотя боль не проходила.
Медичка заставила ее лечь на кушетку. Смерила давление, дала каких-то таблеток.
Ничего, боль, вроде, прошла.
А ночью опять то же самое. Опять будто игла в сердце вошла. Все спали. Осторожно, чтобы никого не разбудить, она добралась до кухни, выпила те таблетки, какие дала ей медичка.
«Мишенька. Да что же это такое с тобой? – подумала она опять почему-то о младшем. – Что же ты так-то? Берегись, под пули-то не лазай…»
И так отчетливо, будто сын был вот здесь, за деревьями, которые росли во дворе, увидела она, как он лежит, закрыв руками голову. Будто кто-то стрелял в него или что-то там взорвалось…
Опустилась Надежда на колени перед образом Богородицы и стала молиться.
Лунный свет лился в окно. Форточка открыта. Слышно, как где-то лает собака. Деревья стоят, замерев, снегом укутаны. Будто слушают они что-то очень важное, будто им обязательно надо дождаться рассвета, иначе случится что-то непоправимое…
Долго молилась Надежда.
Вот услышала, как затенькали синички. Потом закаркала ворона, прилетев к мусорному баку. Хоть бы кто-нибудь догадался эту ворону шугнуть, чтобы не прилетала сюда.
Да кому это надо? Ладно, покаркает, найдет себе какой-нибудь кусок и улетит. Тоже ведь живое существо.
Ворона улетела. Голый куст облепили синички. Гомонят, как детки малые…
Надежда поднялась с колен, последний раз перекрестившись.
Надо чайник поставить, каши сварить. Сейчас все начнут подниматься – на работу пора…
…Может быть, этой зимней ночью, а потом утром, а может, и не этим числом, а другим Михаил Советкин, рядовой Советской армии, служивший в «ограниченном контингенте войск», который выполнял свой интернациональный долг в Афганистане, лежал в засаде на вершине горы в окопчике, откуда хорошо просматривалась горная тропа. По данным разведки, именно по этой тропе должны были пройти душманы. Приказ: стрелять на поражение.
Лежали долго, устали.
Но вот, когда приблизился рассвет, отчетливо послышался стук копыт: по тропе шел караван.
– Идут, – сказал сержант, готовя автомат к бою.
Но на тропу пополз туман, да еще густой, так что не видно стало, кто там идет по тропе.
А вдруг это не «духи»? Вдруг мирные люди?
– Огонь! – скомандовал сержант.
Какая-то неведомая сила заставила Михаила приподнять автомат так, чтобы очередь прошла выше тех, кто шел по тропе.
Стрельба стихла на минуту. Бойцы услышали, что снизу что-то кричат. Как будто просят о чем-то… Может, просят не стрелять?
В разрывах стелющегося тумана увиделся караван. Мулы, нагруженные поклажей, а на земле – люди какие-то…
Господи, женщины, дети, старики…
Может, это прикрытие? Может, духи прячутся за них, как это бывало? Нет, кричат, машут руками…
Сержант скомандовал, чтобы спускались из укрытия скрыто, с двух сторон, к тропе.
Спускались аккуратно.
Да, на самом деле шел мирный караван. Детей было много. Миша запомнил их глаза… Никого из афганцев не задела ни одна пуля. Как потом выяснили, все бойцы стреляли выше цели…
В другое зимнее утро, тоже с туманом, который медленно рассеивался, горной тропой шли на задание.
Первым – капитан, третьим – Миша. В отряде было человек тридцать.
Дорога знакомая, проверенная. Капитан вел отряд уверенно, шагая привычными, твердыми шагами.
Остановился внезапно, точно змея его укусила. Вначале Миша так и подумал, но раздался короткий хлопок.
Ясно, что случилось – капитан напоролся на растяжку. Это провод скрытно укреплен, сейчас грохнет граната, висящая на конце растяжки.
Туман рассеялся. Голые серые горы обступили дорогу. Взрыв должен раздаться через три секунды, сейчас… Но взрыва не было – не сработала почему-то растяжка.
Капитан пошел вперед, а в спину посыпался град ругательств – смотреть надо, куда идешь… Могли сейчас без рук-ног остаться…
«Заступнице усердная, – прошептал Михаил. – Владычица моя, Богородице…» А потом и к Архистратигу Михаилу, предводителю воинства Христова, своему Ангелу Хранителю молитву зашептал.
Бойцы двинулись дальше.
Каждый думал о том, почему граната не взорвалась. Сержант, шедший впереди Михаила, сказал:
– Видать, кто-то за нас сильно молился.
И Миша сразу подумал о матери.
У них так повелось, что все самые важные вопросы решались на семейном совете.
И в этот раз собрались, уселись за общий стол.
– Вот какое дело, – начал отец, оглядев семейство – Надежду, троих сыновей. С тех пор, как он ушел с завода и стал работать сторожем в Покровском соборе, борода его значительно увеличилась, посеребрилась. Волосы он тоже не стриг, сзади завязывал их резинкой. При чтении надевал очки, и вид у него стал такой, как у священников, когда они дома.
– У нас в Самаре открывается духовное училище, – сказал он и надел очки. – Вот объявление, Николай принес.