Читали вечернее правило, и Николай нашел в Псалтири псалом 60, который начинается покаянными словами: «Помышляю день страшный, каюсь деяний лукавых, како отвечу Небесному Царю?»
Надежда подумала, что это уж больно строго для детей такие слова произносить, но глядя на серьезные лица сыновей, решила, что, пожалуй, муж прав: такие уроки запомнятся на всю жизнь.
Свекровь, Татьяна Ефимовна, занемогла. Она редко жаловалась на болезни, справлялась с ними, как правило, без всяких врачей. А тут слегла.
Значит, дело плохо.
Отвезли в больницу, да недолго пролежала она там – отправили ее домой. Ясно, что умирать. Конечно, сказали об этом мужу, а не ей самой. Но она сама поняла, в чем дело.
Сидела со свекровью почти все время Надежда. Лекарство дать, давление померить, покормить – все она. Так лежала свекровь почти год.
Однажды Надежда, поменяв постельное белье, собралась было идти на кухню, Татьяна Ефимовна ее остановила:
– Погоди, дочка.
Надежда присела на стул.
– Вот чего скажу тебе, пока никого дома нет. Чувствую, что умираю.
– Да что вы, мама.
– Слушай, не спорь. Я лучше знаю, – лицо ее за время болезни пожелтело, резко обозначились скулы, оттопырились уши. Но глаза смотрели, как и прежде – спокойно, с добротой и любовью.
– Жили мы хорошо, Надя. Спасибо тебе хочу сказать. В болезни меня не бросила. Как дочка мне стала. Хотя и свои есть, а вот же, ты со мной до последнего часа сидишь, а не они.
– Да ведь у всех семьи.
– Так-то оно так. Не станет меня, тебе легче будет, а то ведь лежу, как колода.
– Мама, тут не наша воля, а Божия. Вы разве не знаете?
– Знаю. Прошу – молись за меня. Молитва больше всего помогает. Я сейчас расскажу тебе, это нужно.
Она говорила с придыханием, иногда останавливалась, чтобы собраться с силами. Надежда видела и раньше, что свекровь исхудала до крайности, что дух в ней теплится, как огонек фитилька в лампадке, в которой маслице еще есть, но немного его. А сейчас она отчетливо увидела, что маслице-то вот-вот кончится.
– Когда Татьяна умерла, в 33-м, хоронить ее было не на что. Тогда Макар пошел на рынок и продал свое пальто. Другого продать ничего не было. Остался в телогрейке. Зима стояла лютая. Купил он доски для гроба, муку на поминки. Я испекла блины.
А он с одним человеком начал могилку копать. Земля-то, как камень – три дня копали. Схоронили Татьяну, помянули.
Она опять остановила рассказ, попросила поправить подушки.
– К чему рассказываю, – продолжила она. – Не к тому, что меня похоронить будет трудно. Нет. А к тому, что когда Макар мой с войны вернулся, пошли мы с ним на могилку его матери. Приходим, прибираем могилку, а он мне и говорит: «Ты ничего не чувствуешь?» – «Чувствую». – Потому как запах необыкновенный – никакие духи так не пахнут. А рос на могилке один бурьян, который мы выдергивали. «Благоухание-то от земли идет, – говорит Макар. А у самого слезы на глазах. – Это мама нас с тобой благодарит за Татьяну».
Надежда взяла полотенце, вытерла и свекрови слезы, и свои.
– Вот как она нас встретила, свекровь-то моя. И я бы тебя так встретить хотела, вот чего. Ну, это как Господь даст.
– Вы не беспокойтесь, мама, как же без молитвы. А все же раньше времени себя не хороните. Нам в плену сколько раз смерть угрожала. А Богородица все же защитила, мамину молитву услышала.
Татьяна Ефимовна не ответила, лишь печально посмотрела на невестку. Она жила уже в другом состоянии, непонятном живым, здоровым людям.
Исповедалась последний раз, причастилась, соборовалась. Теперь еще спокойнее стало у нее на душе.
За сына и невестку она не беспокоилась. Живут дружно, значит детей вырастят хорошими людьми. И она прожила, как могла, чтобы не гневить Бога. Вон сколько людей не вернулось с войны, а Макар, хоть и раненый, а вернулся. Да и после войны сладко ли пришлось? Ничего, не пропали. Вот и Самара стала родным городом, здесь внуков увидели. Все хорошо, все хорошо…
Она умерла тихо, никого не тревожа.
Когда Надежда принесла ей бульон, увидела, что свекровь лежит неподвижно, сложив руки на груди – правую поверх левой.
Дети подросли, выучились – Николай закончил авиационный институт, Володя и Миша – техникумы. В армии послужили. Больше всего Надежда беспокоилась о младшем – ему выпало служить в Афганистане. Письма от него приходили редко, да и те коротенькие. Пишет, служба идет нормально. Все же однажды обмолвился: было очень тяжело, но ничего, Бог миловал.
Надежда не очень понимала, что такое «интернациональный долг», как говорили по телевизору и по радио. Но что там, на чужой земле, идет война, и что сын ее каждый день подвергается опасности и может погибнуть – это она знала хорошо.
Службы постоянно за него заказывала, Николай постоянно сорокоуст. И сама молилась усердней. Чаще всего Богородице, конечно, как с детства привыкла.
Однажды почувствовала, будто игла вошла в сердце. Охнула, выронила из рук тарелку. Тарелка упала на кафельный пол, но не разбилась.
Было это в детсадике, на кухне, когда она стояла у плиты.
Тихонько опустилась, подняла тарелку и вышла из кухни во дворик, вдохнула морозного воздуха.