Человек на войне (сборник)

Вырулила на свежий воздух, прикидывая, откуда сейчас можно побыстрее позвонить. Решила, что всего надежней из заводоуправления, там, может, и свободная машина найдется.

А Надежда только и успевала повторять:

«Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария… Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария…»

Свободной машины, конечно, не нашлось.

Дозвониться до роддома тоже сразу не смогли. Позвонили в «скорую».

«Богородице Дево, радуйся…» – других слов Надежда произносить уже не могла. В заводоуправлении ее уложили на диван. В комнате, где, кажется, помещался профком или какой-то отдел, переполошились. Надежда уже не понимала, где находится.

«Богородице Дево…» – шептали ее губы.

Кто бранил Надежду, кто «скорую», а кто в испуге просто убежал.

«Скорая» приехала минут через тридцать.

– В какой роддом везти? – спросил врач. – Где ее наблюдали?

Связно ответить Надежда уже не могла, а только повторяла:

«Богородице… Богородице…»

Привезли в родильное отделение больницы, успели положить на стол.

Надежда старалась не кричать, только стонала и облизывала горячие губы.

…Николай узнал лишь после работы, что Надежда родила. Помчался в больницу, но там уже все двери были закрыты. Выяснить, как чувствует себя Надежда Советкина и кого она родила, оказалось не так-то просто.

Все же он нашел дверь в родильном отделении, к которой подошла дежурная сестра. Ей оказалась немолодая женщина с усталым и недовольным лицом.

– Ну, что вы, папаша, в самом деле. Читать, что ли, не умеете? Объявление при входе, там часы приема указаны.

– Да я только с работы, – умоляюще и просительно сказал Николай. – Хоть узнать, кто родился-то…

Женщина сжалилась, ушла. Довольно долго ее не было, и Николай подумал, что сестра вообще не вернется. Но вот послышались шаги, дверь приоткрылась.

– Жена ваша спит, родила она мальчика. Завтра приедете в обед или лучше к пяти. А теперь идите, нам ведь тоже надо хоть немного отдохнуть, мы не железные.

– Ну да, конечно, – он робко улыбнулся и поклонился женщине. – Спасибо вам.

– Идите, идите, папаша.

И он пошел, не очень-то соображая, куда идет.

«Мальчик, – думал он, став каким-то расслабленным и умиротворенным. Напряжение прошло, он чувствовал себя слабым, как после тяжелой и долгой работы. – Сын… Николай…»

Дома его ждали. Отец обнял, усадил за стол.

– Ты чего? Будто и не рад?

– Да как не рад… Просто странно немного…

– Что странно?

– Ну, что теперь я отец… И что сын у меня.

– Вот как ночью он даст дрозда, сразу поймешь, что такое отцом быть, – и Макар Киреевич налил по рюмочке. – Ну, с первенцем, что ли?

– С первенцем, – он выпил механически, есть не стал. Спать тоже не хотелось, и он долго лежал то с закрытыми глазами, то с открытыми, дожидаясь утра.

Отпросившись с работы, он приехал к родильному отделению. Там к двери подошла уже другая сестра, но сказала те же самые слова, которые он слышал вчера.

Пришлось дожидаться обеденного времени, и вот, наконец, он увидел ее в окне. Она помахала ему рукой, а потом показала белый кулечек, из которого выглядывало круглое сморщенное личико величиной с блюдце.

Это и был его сын.

…Когда ее выписали из больницы и он шел, неся сына на руках, хотелось обнять Надежду, сказать какие-то особенные слова, которые выразили бы те чувства, которые он переживал впервые.

Но слов таких не нашлось, и он спросил ее, когда ехали домой:

– Как себя чувствуешь?

Ей хотелось рассказать, как она боялась, что роды начнутся по пути в больницу; как ей было больно – почти до потери сознания – и как потом обрушилось на нее такое же огромное чувство радости, даже ликования, когда увидела она сына; и как слезы умиления брызнули из глаз; и как она пережила еще что-то такое, что и сама не поняла до конца, а только чувствовала сердцем. Но вместо всего этого она, улыбнувшись ему, ответила:

– Все слава Богу.

Он улыбнулся ей, тоже радостно, и сказал:

– А я-то узнал уже после смены. Думаю: как же она до больницы добралась? Кто помог?

Он стал говорить еще о каких-то подробностях, которые теперь не имели никакого значения. Но по его тону, по голосу, по выражению лица она поняла все, что он перечувствовал. И в то же время она знала, что ему никогда не понять, что пережила она, как не понять этого никогда никакому мужчине. Можно лишь догадываться, каково это – родить человека.

Но никакой обиды или превосходства у нее не было. Ее радовало, что он рядом, что доволен, может, даже счастлив, как и она.

И потому Надежда повторила:

– Все слава Богу.

Второго сына, Володю, она родила через год, а третьего, Михаила, через три года.

Вот и получилось, что подарила она Николаю трех сыновей – трех богатырей, как любил говорить Макар Киреевич.

Богатыри-то они, конечно, богатыри, а всех накорми, одень-обуй.

С завода она уволилась и поступила в детский садик-ясли.

Вот тут-то и почувствовала, что нашла свою работу.

Дело в том, что она открыла для себя, что больше всего на свете любит детей. Конечно, свои ближе, и хорошо, что они рядом, но и другие не чужие.

Была она и сторожем, и прачкой, и няней-санитаркой.