Остается понять, как трое подмастерьев могли напечатать в типографии 1000–1500 экземпляров брошюры так, чтобы никто из наборщиков, корректоров или членов семьи этого заметил. Эти люди живут и работают в одном доме. Даже если шефа нет на месте, он кого-то оставил «за старшего». Этот человек не видел, чем занимаются принтеры? На каждый пресс выдается дневное задание. Если на нем печатается что-то другое, задание останется невыполненным, начальство интересуется, почему. Если печатать вне рабочего времени – ночью или в воскресенье, шум в типографии привлечет домочадцев.
При максимальной норме в 2500 отпечатков в день (1250 листов с двух сторон): если брошюра была в формате
Обвинениями в ереси и измене неприятности не закончились. Как только по Антверпену прошел слух об обысках в типографии и бегстве ее хозяина, в городской суд обратились два кредитора Плантена, Корнелис ван Бомберген и Луис де Сомере. Они вели с ним какие-то торговые дела, и на тот момент типограф оставался должен им крупные суммы, о чем имелись соответствующие документы. Поскольку, по их словам, Плантен уже довольно давно не платит по счетам, а теперь, похоже, уже и вряд ли заплатит, они инициируют против него процесс, требуя взыскания денег. Четко по закону суд начинает процедуру банкротства. И чуть немногим более месяца после первого письма Маргариты антверпенским властям, в начале апреля 1562 года Кристоф Плантен, находясь в Париже, становится полным банкротом. О том, что в 1562 году в типографии было четыре пресса, нам известно как раз из каталога конфискованных вещей, выставленных на аукцион. Там же описано и другое имущество типографа – все это ушло с молотка, чтобы выплатить истцам требуемые суммы.
Корнелис ван Бомберген – богатый коммерсант, вовлеченный, среди прочего, в печатный бизнес. До сих пор они с Плантеном отлично ладили. Но теперь все изменилось: в ходе расследования, конечно, начнут искать сообщников, которые могли разместить заказ на печать кальвинистской агитации. Если самого Плантена так и не поймают – попытаются найти других виноватых. Есть опасения, что опальный типограф потянет за собой в пропасть многих друзей и знакомых. Так что нет ничего удивительного в том, что ван Бомберген и де Сомере стремятся откреститься от обвиненного в ереси человека, порвав с ним все отношения. Кроме того, они пытаются вернуть свои деньги, вложенные в совместные проекты. Ведь имущество еретиков конфискуется в пользу короны, а в этом случае Плантен уже ничего не сможет им заплатить. Сразу же банкротить партнера, пустив по миру его семью, из-за риска потерять некоторую сумму, без которой вполне можешь прожить, – это, конечно, не очень порядочно, но, в целом, вполне понятно. Как и страх перед пытками и костром.
Итак, 28 апреля 1562 года все конфискованное имущество идет с аукциона. В вышеназванном каталоге его перечисление занимает 90 страниц: продали всю обстановку дома, начиная с мебели и заканчивая столовыми приборами, корзинами для покупок и салфетками; с молотка ушли четыре пресса, все запасы бумаги, деревянные гравюры, запас уже отпечатанных книг, а также запас товаров, которыми Плантен торговал в Нидерландах и за границей. Правда, в списке не оказалось литер – 22 наборов шрифтов. Не хватало многих инструментов, обычных для типографии. Среди вещей не было ценных картин и гравюр, а также других предметов роскоши, типичных для дома такого достатка. Мы не знаем точно, владела ли семья Плантен чем-то подобным и спрятала ли ценные вещи заранее. Но вот литеры и инструменты имелись точно – и после возвращения Плантена они нашлись. Кто знает, может, и прессов было больше четырех? Вывезли же как-то шрифты – три тонны свинца, – почему не могли вывезти прессы?
Выручка от продажи составила 7200 гульденов – примерно 45 годовых доходов хорошо оплачиваемого типографского подмастерья. После того как истцам были выплачены требуемые деньги, осталось еще 2878 гульденов.
Эти деньги город вернул Плантену в шесть выплат после его возвращения весной или летом 1563 года. Он не спешил назад в Антверпен, пока не обрел уверенности в том, что он и его семья будут здесь в полной безопасности. Неизвестно, были ли формально сняты обвинения в ереси и измене. Но изменилась политическая ситуация.