Человек, научивший мир читать

А он уже несколько недель как в Париже и возвращаться почему-то не торопится, хотя с ним желают побеседовать такие серьезные люди, как герцогиня Пармская и глава Тайного Совета. Да он, похоже, скрывается от правосудия? Значит, виноват? «Всю семью Плантена, включая слуг, необходимо арестовать и даже маленьких девочек нужно серьезно допросить»[94], – настаивает наместница. Она желает знать, удастся ли обвинить в ереси всю семью, или придется ограничиться только самим типографом. Что такое «серьезный допрос» в XVI веке – легко себе представить. Маргарите в то время было пятнадцать, Мартине двенадцать, Катарине девять, а Мадлен всего пять. Допросы беременной жены и дочерей Плантена ничего не дали. Ван Иммерсеел проследил, чтобы ничего плохого с ними не случилось, но Жанне и девочкам они стоили, конечно, немало часов и дней страха. Скоро семья присоединилась к Плантену в Париже, они остановились у Пьера Порре. В положенное время родилась пятая дочь – Генриетта.

А наместница не желает успокаиваться. Она требует от антверпенского судебного исполнителя новых арестов и допросов – на этот раз всех работников типографии: что они скажут о поведении шефа и его семьи? Требует проверить всю биографию, документы и верительные грамоты Плантена. Тот пытается, по возможности, не торопиться с радикальными мерами. Он, конечно, провел все необходимые обыски, аресты и допросы. Но при этом отважно защищает типографа. Постоянно подчеркивает в своих донесениях в Брюссель, что в ходе расследования при всех усилиях не смог найти ничего, что бросало бы тень подозрения на Плантена и его семью. Убеждает Маргариту, что издатель вовсе не скрывается от правосудия в Париже, а вовлечен там в некий имущественный судебный процесс, и не может уехать, пока он не будет завершен. Информирует герцогиню, что в одной протестантской типографии в Эмдене нашли еще один тираж крамольной брошюры, так что, видимо, ее печатью и распространением занимается все же кто-то другой. Он не арестовывает семью и слуг Плантена, хотя герцогиня на этом очень настаивает. В чем же тут дело?

После находки такой крупной партии нелегальной литературы у Брюсселя возникли вопросы не только к Плантену, но и к властям Антверпена. Ведь это именно они должны обеспечивать соблюдение королевского Плаката о еретической литературе. И что же творится в городе? Как же так получилось, что самая крупная типография страны спокойно печатает еретические брошюры большим тиражом? А может, власти проморгали настоящий кальвинистский заговор? Городской совет мог полностью обезопасить себя, свалив всю вину на Плантена и выдав его испанцам на показательную расправу. Но вместо этого целиком встал на сторону издателя.

* * *

Дело было не в том, что стоящие у власти аристократические семьи Антверпена как-то особенно сильно любили Кристофа Плантена, хотя отношения между ними сложились хорошие. Просто им категорически не нравилась идея, что испанская администрация может в любой момент обвинить и бросить за решетку любого из самых влиятельных и богатых граждан, включая, возможно, даже их самих. Они прекрасно понимали, что сейчас каждый из крупных предпринимателей, из тех, кто обеспечивает благосостояние города, примеряет ситуацию с Плантеном на себя и с тревогой следит за развитием событий.

Антверпен был самым быстро развивающимся и стремительно богатеющим городом Европы. Он притягивал торговцев и предпринимателей со всего континента, предлагая самые выгодные условия ведения бизнеса, и мог по праву гордиться своим благоприятным деловым климатом. И городской совет прилагал все усилия для того, чтобы так оно и оставалось. Власти стремились привлекать как можно больше иностранных специалистов и инвесторов, не спрашивая их о национальности и вероисповедании. Ну а если по Европе поползут слухи, что успешнейших предпринимателей иностранного происхождения в Антверпене лишают имущества и жгут на костре – кто же захочет туда переехать и привезти свои деньги? Эти семьи веками правили Антверпеном, и для них интересы города были превыше всего. Да, на данном историческом этапе он находился под властью испанской короны, но все знали, что так было и, главное, будет не всегда. Плантен оказался крупной фишкой в серьезной игре – многолетнем противостоянии между королем, пытающимся утвердить свою власть, и местной аристократией, стремящейся защитить свою самостоятельность.