Человек неразумный

Высказав всё это, Кедрин будто разрядился. И улыбка его, дотоле откровенно язвительная, стала вполне добродушной и даже участливой. Да и Заломов, увидев эту милую улыбку, попытался смягчить свою позицию:

– Ну кто же, Аркадий Павлович, станет оспаривать ценность качественных мозгов? И всё-таки я остаюсь при мнении, что при недостатке фактического материала никаким мозгам, даже самым качественным и самым совершенным, не под силу объяснить все нюансы плохо изученного явления. И только дополнительный экспериментальный материал позволяет нам находить скрытые связи и создавать более совершенные теории.

– Браво, молодой человек, – загудел Кедрин, – вижу я, вас неплохо подготовили на кафедре марксистской философии! Да и ваш трогательный романтизм вполне естественен для вашего возраста. Станете постарше – поймёте, что абсолютных, вечных и бесспорных истин нет не только в музыке, живописи и поэзии, но нет их и в строгой науке. Уже давно не секрет, что построение теорий – это увлекательная игра по правилам, о коих игроки просто договорились заранее. Это своеобразный спорт, наподобие шахмат, где выигрывает, конечно же, тот, чья мозговая мышца пожилистей и попроворней.

Кедрин даже не заметил, что его слегка занесло. Видимо, его мозговая мышца, творящая слова, оказалась чуть проворнее мозговой мышцы, управляющей рассудком.

– Но если теория – всего лишь игра, то тогда водородная бомба никогда бы не взорвалась, – бросился Заломов в открывшуюся брешь.

Кедрин на мгновение опешил. До него как-то не доходила сила аргумента Заломова.

Тут в спор включилась Анна:

– Владислав имеет в виду, что возможность водородной бомбы вытекает из уравнения Эйнштейна, связывающего энергию с массой.

– Вы имеете в виду знаменитое Е равно ЭМ ЦЕ квадрат? – спросил Кедрин не очень уверенным голосом.

– Естественно, – ответила Анна. – Ещё в детстве папа объяснил мне, что процесс слияния атомных ядер сопровождается уменьшением массы реагентов. По теории Эйнштейна, эта исчезающая масса превращается в энергию. Взрыв водородной бомбы вызван выбросом энергии при слиянии ядер изотопов водорода, и ужасная мощность этого взрыва в точности соответствует прославленному уравнению.

– Ну да. Ведь ваш папа был физиком-ядерщиком, – невыразительно пробурчал Кедрин. Было видно, он не вполне в своей тарелке. Несколько раз Аркадий Павлович порывался что-то сказать, и всякий раз останавливал себя. Наконец, придав своему лицу наивно-радостное выражение, он добродушно рассмеялся и попробовал отшутиться:

– Ну, молодёжь! Ведь подловили, черти! Набросились на старую, изрядно потёртую матрицу. Уж и пошутить нельзя. И всё-таки, вы недооцениваете следствия, вытекающие из великой и таинственной теоремы Курта Гёделя.

– Мне кажется, принципы экспериментальной науки выходят за рамки гёделевских предпосылок … – начал было возражать Заломов и осёкся, ибо на пороге кедринского кабинета появился улыбающийся Демьян. Впрочем, увидев Анну и подле неё Заломова, он моментально посерьёзнел и проблеял:

– Э-э … Аркадий Павлович, извините, ради бога, что помешал, но, вообще-то, вы сами попросили меня напомнить о …

– Не продолжайте, Демьян Иваныч, я всё помню, спасибо. А теперь, друзья мои, – Кедрин озабоченно взглянул на часы, – я должен отретироваться на важную деловую встречу.

Он закурил красивую сигарету, со звонким щелчком захлопнул свой роскошный портсигар и, напевая сладкозвучную арию герцога из «Риголетто», вышел в коридор.

Молодые люди остались одни в рабочем кабинете Кедрина. Из крупной мебели здесь были только большой полированный стол да шкаф с книгами. В центре стола сверкала изящная хрустальная вазочка, в ней вместо цветов стояли четыре карандаша – два простых и два цветных (красный и синий). На стенах висели карандашные рисунки. В основном это были наброски прекрасных женских лиц с миндалевидными очами и изящных женских рук с длинными тонкими пальцами. В углу каждого рисунка красовался вычурный автограф Кедрина. В одном наброске можно было признать и самого хозяина кабинета с ещё густой курчавой шевелюрой. «Интересно, как будет выглядеть мой кабинет лет через двадцать? – спросил себя Заломов. – А нужно ли мне специальное помещение для думанья? Лао-Цзы говаривал: «Кто умеет считать – не пользуется инструментом для счёта». И тут Заломов услышал слова Анны, которая стояла рядом и с интересом разглядывала кедринский автопортрет: «Да-а, если человек талантлив, то он талантлив во всём».

Осмотрев рисунки, они сели напротив друг друга, и Заломов спросил:

– Что же, донна Анна, вас сюда занесло?

– Мне ужасно захотелось провести какой-нибудь эволюционный эксперимент. И я так размечталась, что не выдержала. Позавчера позвонила Аркадию Павловичу и нагло напросилась на встречу. Каюсь, пришлось унизиться до лёгкой лести. Сказала, что после его выступления в моём классе у меня открылись глаза, и я поняла, что больше не могу жить без эволюции. И он, представьте, тут же предложил мне место младшего научного сотрудника в своей лаборатории.