Человек неразумный

– Анна Дмитревна, – снова загремел его драматический баритон, – смею вас заверить, вам нельзя хоронить себя в нашем захолустном Краснодырске. Вы созданы для жизни более яркой, более насыщенной событиями глобальной значимости. При вашей внешности и, простите за неуклюжий комплимент, при вашем мужском складе ума вы могли бы замахнуться на многое. Не сочтите за лесть, но вы могли бы сделаться новой Матой Хари и активно воздействовать на мировую политику… и, стало быть, вы могли бы менять по своему произволу ход самой истории!

Высказав столь нестандартную мысль, учёный пару секунд оторопело глядел на Анну и вдруг, вскинув руки, воскликнул: «Шутка!» и захохотал.

Заломов и Анна громко и дружно рассмеялись. Они откровенно смотрели в глаза друг другу и смеялись; смеялись долго, явно дольше, чем следовало, и смеяться им было очень приятно. Наконец, смахнув слёзы смеха, Анна заговорила:

– Аркадий Павлович, спасибо за шутку, но, похоже, я безнадёжно упустила возможность стать международной шпионкой. Страшный и ужасный вирус науки заразил и поразил меня, и теперь, боюсь, я уже не смогу жить без эволюции.

– Ну что вы говорите, Анна Дмитревна? – возобновил Кедрин пение своей серенады. – И науку, и политику, и всё остальное можно совместить без особого труда. Защитите докторскую (с моей помощью сделать это будет несложно) и приобретёте имидж прекрасной интеллектуалки. Вот и вся недолга.

– Спасибо за добрые слова, Аркадий Павлович, но какой имидж может быть у старушки? Ведь на получение упомянутой вами степени уйдёт ужасная бездна времени, боюсь, лет двадцать, не меньше.

– Ошибаетесь, Анна Дмитревна. Всего-то три-четыре быстролётных годика. Если будете работать со мною, то все препятствия – и формальные и неформальные – будут преодолены быстро, легко и без потери достоинства, – с лица Кедрина слетела его обычная ироничная улыбка, и очень серьёзным тоном он добавил: – Поверьте мне. Я знаю, о чём говорю… И вообще, – да простят меня ближние мои! – я много знаю… даже слишком много.

– Но как же так? – возразила Анна. – Ведь эксперимент по слежению за деградацией генов не может быть столь скоротечным.

– Вот потому-то, Анна Дмитревна, вам и следует отказаться от плодовых мушек. Ведь, не ровён час, и не заметите, как прикипите своею нежной девичьей душой к этим малюткам, заключённым в изящные, но на удивление прочные хитиновые хитончики.

– Ну, и что же вы могли бы мне предложить? – спросила Анна, сверкнув своей всепобеждающей улыбкой. И улыбнулась она, как оказалось, не зря, ибо Кедрин вдруг совсем разоткровенничался:

– Анна Дмитревна, для вас я готов пожертвовать одной из моих лучших многоходовок. Вы, конечно, знаете, что генетическим сырьём эволюции являются мутации. Так вот, если человек, как многие полагают, является самым последним, завершающим актом развития живой материи, то скорость мутирования у людей должна быть существенно ниже, чем у братьев наших меньших. Однако бесстрастные факты свидетельствуют скорее об обратном. Не означает ли это, что план Великого Демиурга на самом деле ещё далёк от завершения, и что вскоре на Земле появится существо ещё более совершенное, чем Homo sapiens. Так вот, с учётом тенденций в эволюции информационных молекул вы могли бы заняться анализом строения белков у сверхразумного существа будущего, у того таинственного спешащего нам на смену Homo supersapiens, – Кедрин глубокомысленно вздохнул и добавил: – Правда, придёт его пора не ране, чем «когда народы, распри позабыв, в единую семью объединятся».

Миндалевидные глаза Анны на мгновение стали совершенно круглыми от неподдельного изумления и радостного восторга.

– Аркадий Павлович, да вы просто гений! – воскликнула она. – Но как можно исследовать строение того, чего ещё нет и никогда не было?!

Кедрин слегка зарделся от женского восхищения.

– Анна Дмитревна, вижу я, вы уже догадались, что эксперимент в данном случае совершенно не годится. Именно поэтому вам и надлежит стать биологом-теоретиком.

– Простите, Аркадий Павлович, как это стать теоретиком? – в лице и в тоне Анны читалось недоумение, переходящее в лёгкое негодование. Впрочем, очень скоро глаза девушки сузились до щёлочек, и на смугло-розовом лице её снова заиграла кокетливая улыбка. – Аркадий Павлович, всё-таки мне хочется быть ближе к фактам, ближе к эксперименту. Я боюсь строить воздушные замки, а потом их изучать. Похоже, вы малость переоцениваете мой молодёжный романтизм. К тому же для занятия теорией нужны известные природные данные. Да и стоит ли мне специализироваться в теории? Ведь в биологии, в отличие, скажем, от современной физики, главная роль принадлежит не теории, а эксперименту.