Человек неразумный

«Как же мало ему надо, чтобы отойти от гнева, – удивился Заломов, и несложная мысль проскочила в его сознании: – Да едва ли то было настоящим гневом. Просто сильный вожак лишний раз продемонстрировал субдоминантной самке, а заодно и остальным обезьянкам своей стаи, кому тут власть принадлежит». И сразу за этой простенькой мыслью последовала другая, чуть более интересная. Заломову вдруг показалось, что он понял, почему среди учёных-биологов, особенно среди мужчин уже не первой молодости, но ещё не достигших желанных карьерных высот, так много противников теории Дарвина. «Уж не лежит ли в основе этого явления элементарная неудовлетворённость честолюбивых самовлюблённых самцов своим социальным статусом? Дарвинизм принят подавляющим большинством биологов Запада, а в Советском Союзе даже одобрен властями. В любой обезьяньей стае активные самцы постоянно стремятся стать вожаками. Быть может, именно это стремление и толкает известный процент недооценённых учёных-мужчин на борьбу с дарвинизмом как с неким атрибутом власти старых вожаков, засидевшихся на своих руководящих постах. Только вот силёнок у молодящихся оригиналов, да пёра, да умишка маловато, – вот они и бухтят себе по кухням, диссидентствуют. Если бы правящая верхушка исповедовала библейский взгляд на происхождение видов, то многие диссиденствующие интеллектуалы наверняка стали бы дарвинистами. Кстати, кажется, именно так всё и обстояло в царской России до революции».

А тем временем лаборатория продолжала веселиться.

– Ну, а Алексей Сергеевич что нам скажет? – обратился Драганов к благодушно расслабленному Лёхе Стукалову. Добрая улыбка тут же слетела с лица шефова любимца. Неожиданно бодро он оторвался от стула, быстрым движением поправил волосы и заговорил как по писаному, без натуги выговаривая даже длинные слова:

– Дорогой Егор Петрович, позвольте мне от лица ваших молодых сотрудников ответственно заявить, что все мы безмерно счастливы работать под вашим руководством в этой самой передовой лаборатории самого передового к востоку от Урала биологического центра! От всей души поздравляю вас с шестнадцатилетием и посему предлагаю собравшимся наполнить опустевшие сосуды русским национальным напитком и принять его на грудь за здоровье нашего завлаба, нашего учителя и покровителя! За его мудрую голову! За его несгибаемую волю! За его недюжинный, провидческий ум!

Все встали и подняли рюмки с водкой, и вдруг в это благостное мгновенье послышался глухой взрыв. Сначала все застыли, а потом, с грохотом отодвигая стулья, бросились к окнам. Из окон второго этажа Института органической химии валил густой чёрный дым. Вскоре послышались ещё три взрыва подряд, и люди в белых халатах как горох посыпались из разбитых окон горящего здания. Не говоря ни слова, драгановцы, включая и Заломова, побежали к Органике. Вскоре возле неё собралась большая толпа из наблюдателей и спасшихся. Боялись, что пламя доберётся до комнаты на первом этаже, где хранились большие запасы бензола, но обошлось. Как говорится, бог спас. Через три часа пожар был потушен. Пожарные вынесли несколько тел, которые тут же были увезены каретами скорой помощи. «Всё на втором этаже накрылось, – громко подвёл итог Драганов и, заметив стоящего неподалёку Заломова, добавил: – И Лаборатория синтетических красителей накрылась».

К концу дня стало известно, что всё началось с того, что какой-то бестолковый практикант, пренебрегая элементарной техникой безопасности, подогревал какую-то взрывоопасную смесь на плитке с открытой спиралью. Часть смеси выплеснулась и вспыхнула, колба на плитке взорвалась и тем подорвала батарею других находящихся поблизости колб и бутылей. Пламя, вырвавшись в коридор, подожгло пластиковые покрытия стенных шкафов. Огонь и ядовитые газы от горящей пластмассы отрезали от выхода нескольких замешкавшихся несчастных. Среди них оказались и доктор Чуркин со своей тридцатилетней лаборанткой.

Целую неделю пожар оставался главной темой разговоров. Многочисленные проверочные комиссии фактически парализовали работу Института. Одну биохимическую лабораторию даже закрыли. Совсем иными глазами смотрел теперь Заломов на остатки красителей Чуркина. Их количества явно не хватало для продолжения серьёзного исследования. Впрочем, алого КСК ещё было немало, но как узнать его формулу? Заломов сходил в Органику и своими глазами увидел обугленные стены чуркинской лаборатории. Все бумаги и рабочие журналы сгорели или были безнадёжно испорчены при тушении. Заломов попробовал дать словесное описание КСК, но доктор Варшавин, хорошо знавший Чуркина, лишь мрачно усмехнулся: «Молодой человек, да у нас таких красных красителей было никак не меньше сотни. А сколько Мироныч сварил только недавно? – видя удивлённое лицо Заломова, добавил: – Ведь он до конца сам варил красители. И, зная его характер, подозреваю, что Лёня дал вам свои самые последние, самые многообещающие разработки. Могла, конечно, что-то знать его лаборантка, но ведь и она погибла», – почти плача, заключил старый друг и сотрудник доктора Чуркина.