Человек-пистолет, или Ком

Клеенка, бутылки, посуда, наши лица были залиты тяжелым, маслянисто-ржавым светом керосиновой лампы, стоявшей на краю стола на алюминиевом блюдце. Па улице уже совсем стемнело, и окна на веранде до того почернели, словно снаружи их густо замазали сажей… Кроме слабого, чуть слышного посвистывания ветра — никаких звуков извне…

Я не спешил. Тубус с ружьем стоял около стены, и в случае чего я легко мог дотянуться до него рукой. Наш разговор разматывался постепенно, словно рулон туалетной бумаги. Валерий пил больше меня и скоро сделался основательно пьян. Настал момент пьяных откровений.

— Так ты, значит, так и не спал с ней? — сказал Валерий.

Я ничего не ответил, только положил ладонь на тубус.

— Напрасно, напрасно, — вздыхал он, лениво покуривая, — напрасно…

«Ну вот, хорошо, — подумал я, разжигая в себе ненависть, — очень хорошо, это к лучшему…»

Я снял с тубуса крышку, достал ружье и направил его прямо Валерию в физиономию.

— Посмотри, — сказал я, — что у меня есть. Валерий тупо свел лаза на гарпунном острие.

— А что, — сказал я, — может быть, тебя в самом деле лучше пристрелить?

— Пристрелить? — пробормотал он, соображая.

— Ну да, — кивнул я. — А потом вместе с твоим трупом поджечь дом. Здесь тушить некому. Никто и концов не найдет. Очень просто: никаких улик, никаких следов. Ведь это твоя идея, нет? Знаешь, на днях соседи по даче не выдержали, заявились в Сокольники выяснять отношения. Жаловались на тебя, убедительно просили унять. Совсем ты их, сволочь, затерроризировал. Рассказывали, намекал, что если они будут несговорчивыми, то, дескать, их жалкая халупка загорится невзначай, дескать, бывают же, и довольно часто, такие случаи: забирается на дачу какая-нибудь шпана, пьет, веселится, а потом еще и красного петуха бедным садоводам подпускает…

Лицо Валерия не выражало ни растерянности, ни страха. Он курил и как будто серьезно продолжал размышлять над моими словами.

— Всем будет только спокойнее, если тебя пристрелить, а? — рассуждал я.

— А что, — вдруг согласился Валерий, — правильно, стреляй, старик. Мне и самому, честно говоря, жить не хочется.

— Да? — удивился я. — Ну тем лучше…

Я решил, что он, по обыкновению, кривляется. Я повел стволом вверх-вниз, выбирая точку прицеливания… «Куда бы ему влепить — в лоб, в горло, в грудь? Куда надежнее?..» Ненависть мешала мне быстро разрешить эту неожиданную проблему.

— Правда, — продолжал между тем Валерий, следя за движением ствола, — что за жизнь, старик!.. Вот ты… Ты спокойно пьешь мою водку, ешь мою жратву, и я же еще оказываюсь у тебя сволочью. Мы с тобой дружили-гуляли, я думал: «Нет, он все-таки настоящий товарищ!» — а ты меня — в грязь… Стало быть, на меня ничего не стоит наплевать. Почему? Почему всегда так? Обо всех забочусь, всем всё достаю, и меня же потом — в грязь… За мое хорошее отношение, за мою открытую душу — в грязь… Давай и ты меня теперь — в грязь! Давай, убивай! — Валерий досадливо выплюнул окурок прямо на стол и подпер щеку кулаком; он вздохнул и, глядя на меня исподлобья, продолжал: — И как тебе только удается так славно жить? То тебя ненавидят, видеть тебя не могут, со свету хотят сжить, а потом — вдруг снова любят, носятся с тобой, заботятся о тебе! Как тебе это удается? Ты ведь еще ни для кого ничего не сделал, никому не помог, никого не выручил из беды, а тебя — все любят…

— Что ты мелешь?! — изумился я.

— Да!.. Тебя маман любит. Тебя Лора любит. Тебя Жанка любит… Пусть бы и меня сначала ненавидели, но потом любили, любили по-настоящему! Ты предаешь, а тебя любят. Я не предаю, а меня — в грязь… — твердил Валерий. — Понимаю еще, если бы я навязывался! А то ведь каждая — пусть по-своему, — но сама, сама хотела, искала со мной близости! Черт бы их всех побрал! И с тобой я всегда вел себя по-товарищески, не рвал у тебя изо рта, брал только то, что ты сам бросал… — Он начал загибать пальцы. — Ну, маман — та тебе вообще была без надобности. Она и мне без надобности, но так уж получилось: не смог я ей отказать, когда ездил с ней торговать участочек. Не добрала счастья со своим Игорьком Евгеньевичем и, как может, наверстывает под занавес. Вот, доставил ей удовольствие, а она теперь ворчит, намекает, что я уже мешаю восстановлению мира в семье и якобы расшатываю основы… А Лора! Я занялся Лорой, когда вы с ней ненавидели друг друга, дело шло к разводу, и она сразу повела себя со мной как с потенциальным партнером. Правда, она еще долго играла в какую-то свою игру, заставляла себя уламывать, оттягивала момент, но все-таки ни разу не дала мне повода сомневаться, что свое я получу… И потом… Разве я честно не спросил твоего разрешения, а? Ты был не против. У тебя были совсем другие планы… — Это не твое дело!

Я уже перестал в него целиться, положил ружье на стол рядом с бутылками. Я содрал несколько прыщиков на запястье и слизнул кровь. Валерий подцепил вилкой кусок ветчины и отправил в рот.