Да, Ком!.. Он лежит де-то там, в снежных полях — там, где снег, где природа… Нет, я никогда не предполагал, что МИР может быть устроен так подло… А моя, моя собственная подлость! Ей-богу, можно умереть от тоски… И опять бред! Ведь нет же: от тоски я не могу умереть… Наоборот, я сижу здесь с Жанкой.
— Так у вас есть перекись? — повторила Жанка.
— Там, в «аптечке», перекись…
Легко спрыгнув с постели, она сбегала в ванную и, вернувшись с пузырьком, побрызгала из него на пятно. Пятно вскипело и поблекло. Потом она сняла простыню, застирала криминальное место и отутюжила. След практически исчез. Она держала себя так спокойно, словно лишалась девственности ежедневно.
Зазвонил телефон, но я не захотел снимать трубку.
Потом я взглянул в окно и обнаружил, что на улице уже темнеет. В любую минуту Лора могла вернуться домой, поэтому, не сговариваясь, мы быстро оделись, прибрали в комнате и вышли на кухню перекусить. Пока Жанка ставила чайник и рылась в холодильнике, выбирая продукты, я пристально наблюдал за ней, но не находил в ней абсолютно никаких перемен. Она держала себя как ни в чем не бывало. Школьная форма снова превратила се в прежнюю девочку. Да и что, собственно, должно было в ней перемениться?
Кроме того, мне очень хотелось понять, что изменилось во мне самом, что изменилось между нами, что изменилось в нашей жизни. Я не понимал этою. Я подумал, что, может быть, как-то неверно истолковываю реальность.
Получалось так, что я сначала делал, а потом думал. Нечувствительность Жанки сбивала меня с толку. Не слишком ли мало я вообще думаю?
— Как тебе поправилось? — спросил я.
— Не знаю, — ответила она.
— Как так не знаешь? Ты что, ничего не чувствовала?
— Почему, чувствовала, — как-то туповато отозвалась Жанка, продолжая возиться около плиты.
Опять дурацкий выходил разговор. Я прикурил от окурка новую сигарету и умолк. «Скудоумие удивительное!» — подумал я о своих мыслительных способностях.
— Звонят, — толкнула меня Жанка, — открой!
Я машинально поднялся и, открыв, увидел Валерия, который слегка подался вперед, заглядывая через мое плечо и загребая взглядом все явное и скрытое содержимое квартиры, в том числе и Жанку, поливающую кетчупом яичницу с ветчиной, а также Жанкину туповатую ухмылочку на напомаженных губах, с которой та оглянулась на него.
— Тебя можно поздравить, старик? — покровительственно шепнул Валерий. — Все прошло нормально, без эксцессов?..
Не говоря ни слова, я отшвырнул сигарету и хотел съездить его кулаком по всезнающей роже; он отпрянул, и я захлопнул дверь.
Я медленно вернулся на кухню и, выдвинув ящик кухонного стола, потрогал в ожидании нового звонка небольшой туристский топорик, которым мы рубили мороженую рыбу и мясо. Если бы Валерий вздумал позвонить еще раз, я бы его, вероятно, этим топориком и прибил. Но он не позвонил, и я сел есть яичницу.
Жанка смотрела на меня с недоумением. Я понятия не имел, как и о чем мне теперь с ней говорить.
— О чем мы с тобой говорили?
— Не помню…
— Да, а что в школе? — вспомнил я.
— Ничего особенного, — беззаботно начала рассказывать Жанка. — Ледокол вызвала маман. Они вдвоем навалились на меня и воспитывали часа два. В понедельник будет обследование, и они требовали, чтобы я пообещала его пройти. Они мне так надоели, что я пообещала. Чтобы только отвязались. Теперь, конечно, никакого обследования им не видать.
— Вот это правильно… — пробормотал я, не испытывая никакого желания продолжать эту тему.
Что произошло? Зачем? Я рылся в памяти, но события, мысли, чувства разлезались, словно набухшие в воде страницы с каким-то странным текстом, и ничего нельзя было разобрать — я ничего не мог с этим поделать. Перебрасываться с Жанкой шуточками — это у меня получалось, но теперь, когда пришло время сказать что-то серьезное, я молчал. А может быть, в конце концов мне просто нечего ей сказать? Нечего друг другу сказать — и с этим тоже ничего не поделаешь… Это как если бы мы вошли в комнату с надеждой увидеть что-то чудесное, а комната оказалась пустой…
— Что будем делать? — спросил я.
— Не знаю… Мне домой пора. Маман разорется.
— Ну и пусть разорется, — сказал я, удивляясь тому, что се может сейчас беспокоить такое обстоятельство.
— Да, тебе легко говорить!
— Ну позвони, скажи, что ты у меня.
— Не говори глупости!
— Все равно Валерий доложит.
— Не доложит…
— Это почему?
— Так мне кажется.
— Ладно, — устало сказал я, — пойдем, провожу.
— Нет, не провожай, — снова возразила Жанка. — Чтобы вы подрались? Вдруг Валерий еще там? Вам не из-за чего драться.
— Как хочешь…
Надев шубу, Жанка подошла к телефону и набрала номер.
— Это я, маман… Не кричи! Я не шляюсь, я была в кино! «Детям до шестнадцати». А сейчас еду домой… Говорю тебе, уже еду!
Бросив трубку, Жанка наклонилась ко мне и подставила щеку. Я чмокнул ее, и она ушла, оставив меня одного.
Ничего более идиотского нельзя было придумать. Лора все не возвращалась… Потом, вероятно, был вечер, и была ночь.