Человек-пистолет, или Ком

— Хочу спросить тебя! — вдруг шепнула Жанка, придерживая меня за руку.

— Потом! — небрежно отмахнулся я, сунув ей в руки коробку с конфетами. — Поднимайся!..

Сложив в две тарелки закуску и прихватив еще пару бутылок, Валерий и Лора стали карабкаться на «мансарду» вслед за Жанкой. Я подождал… «Нет, никакими мерзостями меня больше не удивить, и сам себя я ничем не удивлю…»

— Начинаем без тебя! — закричал мне сверху Валерий.

Я ничего не ответил, накинул куртку и вышел из дома. Конечно, ничего сверхъестественно мерзкого уже не могло произойти, а эта тихая, потаенная, как бы никем не замечаемая мерзость могла, наверное, тянуться до бесконечности… Я уже не ощущал разницы в явлениях.

Это то же самое, как если бы просто дойти по дороге до станции… просто сесть в поезд… просто вернуться в Москву, чтобы дома лечь спать.

В понедельник я пожинал плоды сумасшедших субботы и воскресенья. А именно, проснувшись, долгое время не делал никаких попыток открыть глаза или пошевелиться, всецело отдавшись созерцанию большого черного паука, который, обхватив лапами мой мозг, медленно вращал его как личинку в пространстве, опутывая особой электропроводной паутиной и тем самым причиняя неизъяснимые страдания… Паук то активизировался, то почти затихал — это как будто зависело от степени моей сосредоточенности на пауке. Вот он замер без всякого движения — замер и я, боясь нарушить это блаженное и хрупкое состояние покоя. Но едва я почувствовал облегчение, как что-то опять сместилось, и паук бешено заработал лапами — и жесткие электрические разряды один за другим стали пронзать мой мозг…

Поняв, наконец, в чем дело, и собравшись с силами, я выбрался из постели и дополз до трезвонящего телефона… Снял трубку и, переведя дыхание, приложил к уху. Звонил Сэшеа с работы.

— Все болеешь? — поинтересовался он.

— Болею, да, — сказал я, кривясь от головной боли.

— Голос у тебя действительно больной… Послушай, а где ты вчера был?

— Какая разница, где я был? — возмутился я. — Ты говори, что хотел сказать. Если тебе есть что сказать. И покороче. Мне сейчас философствовать не досуг…

— А что такое? — поинтересовался он.

— Болею я! — раздраженно закричал я, чувствуя, что от головной боли темнеет в глазах.

— Ты какой-то нервный стал, — вздохнул Сэшеа. — Что ты кричишь?.. Вот и вчера тоже кричал… Тут, я тебе скажу, кричи не кричи. Дело такое никто не услышит… Ты, как я понимаю, решил идти своим путем, выбрал свою тактику. Что ж, дай тебе бог. Но я тебя вчера утром предупреждал, а сейчас еще могу добавить: снаряды рвутся к тебе всё ближе и ближе!

Он бубнил еще что-то, но я просто отставил трубку в сторону и не слушал. Я положил ладонь на лоб, пытаясь немного умилостивить проклятого паука… Потом я снова приблизил трубку к уху.

— А ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С КОМОМ? — услышал я обращенный ко мне вопрос Сэшеа и от этого вопроса начал медленно сползать по стене к полу. — Что ты молчишь, ты не знаешь?..

— Ничего не знаю, — ответил я, уже сидя на полу.

— Стало быть, не знаешь… — многозначительно протянул Сэшеа.

За эту многозначительность убить его, дурака, было мало.

— Ну, и что же с ним случилось? — спросил я. — Что с ним произошло?

— Вот это самое я и собирался рассказать, а ты раздражаешься! Если тебе интересно это услышать, то ты хотя бы будь добр не раздражаться… Никому еще раздражение не приносило пользы. Верно я говорю?

— Верно, верно, — подтвердил я, призвав на помощь всю свою выдержку.

— Еще бы не верно! — самодовольно хмыкнул Сэшеа. — Так вот, — начал наконец рассказывать он, — только что нам позвонили и сообщили, что наш Ком попал в больницу. Какая-то странная, темная история. Драка, нападение, несчастный случай или что-то в этом роде… Очень знакомая картина, не правда ли?.. Ты понимаешь, какая тут связь?

— Так он… жив? — едва смог выговорить я.

— Да жив, конечно, жив! — нетерпеливо отмахнулся Сэшеа. — Если бы он не был жив, тебе бы так и сказали: что, мол, не жив, что умер или убит… Однако о чем я тебе сейчас толкую? О том, чем все это пахнет! Откуда дует ветер! И если до тебя до сих пор не дошло, то…

Дальше я уже не слушал… Ком был жив, и это известие не то чтобы чрезвычайно поразило или удивило меня — я ведь эти два дня, конечно, в глубине души не верил, не понимал, не мог представить себе, что такое могло случиться; что такое вот так и случается с тобой, когда ты сидишь и именно не можешь поверить, понять, представить себе, что такое именно так и случается — до невероятного просто, — и все еще живешь как во сне, и все надеешься проснуться, хотя, безусловно, с самого начала прекрасно понимаешь, что никакого пробуждения не может быть, и не будет и что когда-нибудь все равно придется смириться с необратимостью твоего несчастья…