Человек-пистолет, или Ком

Но известие, принесенное Сэшеа, как раз и вырвало меня из этого болезненного состояния неопределенности и мгновенно, пункт за пунктом разрушило изощренную многослойность сноподобных кошмаров с кладбищенской рощей, кружащими воронами и заснеженной могилой. Я ощутил истинное облегчение и увидел все происшедшее в совершенно другом, вовсе не черном свете. Мне показалось, что уж теперь-то, когда сама жизнь доказала Кому не только небезопасность, но и наивность, и абсурдность затеянного им, все должно закончиться по-тихому, само собой — и в первый момент у меня не было в этом сомнений.

Я принялся расспрашивать Сэшеа о подробностях: кто сообщил им о происшествии с Комом, откуда звонили, в какой больнице он лежит и каково его состояние… Сэшеа отвечал, что звонили, кажется, прямо из больницы и что разговаривала с ними Оленька, которая, заручившись одобрением Фюрера, немедленно собирается отправиться навестить Кома.

— Ну-ка, — возбужденно воскликнул я, — дай ей трубку!

— А зачем? — поинтересовался Сэшеа.

— За тем, за чем надо!

— Ты что, хочешь поехать вместе с ней?

— Ты мне надоел! — разозлился я. — Не суй нос не в свои дела!

— Я же говорю, ты нервным стал! — вздохнул он. — Но, во-первых, это и мои дела. И даже, пожалуй, в первую очередь — мои. Хотя, конечно, это наши с тобой общие дела. Как бы ты сейчас к ним ни относился… А во-вторых, даже дураку понятно, что тебе не нужно сейчас ехать к Кому и зазря подставляться. Гораздо умнее сделать вид, что ИМ удалось нас запугать, что у нас и в мыслях нет оказывать им организованное сопротивление. Зато потом всем вместе собраться и хорошенько поразмыслить, как повести себя в этой чрезвычайной ситуации, когда надо всеми нами нависла угроза не только моральною, но и физического истребления…

— Идиот! — Я бросил трубку.

Несмотря на то, что Сэшеа в итоге меня-таки разбесил, радостное известие, сообщенное им, продолжало утверждать меня в мысли, что мерзость мира, в сущности, не так уж и неодолима, как это иногда может показаться… И я пришел к заключению, что все текущие проблемы ограничиваются сферой быта и, следовательно, не могут претендовать на роль зловещих и роковых… Не так уж и плохо шли мои дела!

И пожалуй, единственная серьезная проблема в данный момент заключалась в пауке, продолжавшем терзать мой мозг.

Я оказался в ванной. В одной руке я держал стакан, а в другой — флакон с одеколоном. Прежде мне не приходилось прибегать к подобным средствам, но теперь я без колебаний набулькал из флакона в стакан на одну четверть, одним махом опрокинул одеколон в глотку и запил водой. Потом я пошел на кухню, отыскал кусочек черствого хлебца и, намазав его горчицей, зажевал… Паук довольно быстро распался на куски и исчез.

Я подошел к телефону и перезвонил на работу. К счастью, Оленька еще была на месте. Я сказал, что хочу составить ей компанию в поездке к Кому в больницу (однако чтобы она помалкивала об этом в лаборатории), и условился, де мы встретимся.

Не помешало бы принять горячую ванну и напиться кофе, но за неимением времени я ограничился лишь сигаретой и с нутром, умащенным парфюмерией и никотином, выбежал из дому.

На улице был порядочный морозец, и облака, раскатанные по стылой небесной голубизне, походили на листы оцинкованного железа.

— Ты стал пользоваться одеколоном? — спросила Оленька при встрече. — Да вот, воспользовался…

Я узнал у Оленьки, что Ком лежит в больнице у себя в Подольске и что медсестра, звонившая оттуда, описала его появление в больнице так.

Рано утром в субботу в приемное отделение больницы, едва волоча ноги, вошел странный молодой человек, огляделся и, взобравшись на одну из каталок, улегся на ней. Подошедший врач с удивлением обнаружил, что молодой человек находится без сознания. При дальнейшем исследовании выяснилось, что у молодого человека довольно серьезные внутренние повреждения и кровотечения, а также признаки черепно-мозговой травмы и общего переохлаждения организма с частичным обморожением конечностей… («Стало быть, — с изумлением отметил я про себя, — Ком покинул кладбище еще до того, как я вернулся за ним, побывав в Москве. Придя в себя, он не только сумел выкарабкаться из снежной могилы, куда я его упрятал, но еще и проделал утомительнейший путь по двум железным дорогам, пока добрался до своего Подольска.»

Состояние Кома было очень тяжелое. В те недолгие моменты, когда сознание возвращалось к нему, врач интересовался у него, что произошло, но неизменно получал один и тот же стереотипный ответ: «Неудачно съехал с горки…» Так что, когда мы с Оленькой прибыли в больницу, Ком фигурировал там, как «съехавший»…

— Он назвал им два телефона, по которым велел сообщить о себе, — сказала мне Оленька. — Один — наш рабочий. Второй, по которому они, кстати, так и не дозвонились, — твой домашний… Надо же, — задумчиво проговорила она, — в таком состоянии — и сразу вспомнил о тебе!.. Вы с ним, наверное, крепко дружите… — прочувствованно добавила она.

— У-у! Мы с ним очень крепко дружим, — не стал возражать я.