Человек-пистолет, или Ком

— Это понятно, что не хочется! Да уж надо, надо сделать над собой такое усилие. А профессор Копсевич — это, я вам скажу, величина! С ним поговорить, побеседовать — одно удовольствие… Знаете, как бывает: иной раз не сделаешь над собой усилия, а потом и сам жалеешь.

Если бы я почувствовал в его тоне хотя бы намек на угрозу, на нажим, то, вероятно, сразу завелся, а там уж — не знаю, что было бы… Но он был предельно доброжелателен.

— У нас, знаете, как бывает, — объяснял он, — не может человек сделать над собой усилие, так уж приходится помогать ему специальными средствами. Но тогда складывается совсем другая картина, нежели если он по собственному желанию…

— Что за средства? Смирительная рубашка?

— Да там у нас много всякого разного… Но главное, что совсем другая картина, — повторил он. — Тут уж надо подумать!

— Надо, — согласился я.

— А профессор Копсевич — умница, отменный специалист…

Я подумал, какая кутерьма поднимется, если я окажу сопротивление. Картина действительно выйдет другая; и пока все выяснится, пожалуй, уж и лечить начнут… Маман, вероятно, только того и добивается… Но я не так глуп, как она думает. Не так-то просто спровоцировать меня на эксцесс. Пусть в конце концов этот несчастный профессор побеседует со мной, и маман сама окажется в идиотском положении!

— А разве профессор в это время еще на работе? — спохватился я подозрительно.

— О, вы не знаете профессора Копсевича! — воскликнул Сергей Павлович. — Когда речь идет о здоровье и счастье людей, для него не существует времени! Сейчас же он с вами и побеседует!

— Стало быть, сам профессор… — пробормотал я для собственного успокоения.

— Сам! Сам!

Так или иначе, но я согласился и в сопровождении Сергея Павловича-врача, Петровича-медбрата да еще Юры-водителя, которого не успел толком разглядеть — только произвела впечатление его мощная шея, — я добровольно прибыл в лечебное учреждение.

Тускло освещенными переходами меня провели в отделение (причем Сергей Павлович отпер дверь отделения своим ключом, а затем, когда мы вошли, тут же запер) и подвели к столу с регистрационными журналами.

По коридору неспешно прогуливались больные.

— Это сумасшедшие? — не без благоговейного ужаса полюбопытствовал я шепотом у Сергея Павловича, ощущая себя в экзотической обстановке.

— Сумасшедшие, сумасшедшие, — небрежно процедил он сквозь зубы и, надев белый халат и усевшись за стол, разложил перед собой историю болезни, на обложке которой я успел прочитать свою фамилию.

Я хотел было еще кое о чем у него полюбопытствовать, но его прежний доверительный тон и разговорчивость сменились холодной, профессиональной деловитостью (да и его белый халат на меня действовал). Я решил не вязаться с вопросами, он же лаконично уточнил у меня некоторые анкетные данные, а затем долго что-то записывал в историю болезни… Что он там обо мне фиксировал — неизвестно, но именно неизвестность меня и удручала.

— Да, — сказал Сергей Павлович, — дайте-ка ваш паспорт.

(Медбрат Петрович все это время сидел рядом, продолжая читать газету, и лишь изредка бросал короткие хмурые взгляды, но не на меня, а на дефилирующих сумасшедших… Так флегматичный пастух короткими, как бы невзначай, щелчками кнута поддерживает порядок в своем мирно пасущемся стаде…)

Затем Сергей Павлович кивнул Петровичу, и они куда-то ушли (забрав с собой мой паспорт и историю болезни), а я остался и с невольной опаской стал коситься на сумасшедших, один из которых тут же приблизился и молча сел рядом. У него было лицо вполне нормального человека, но от этого мне сделалось как-то особенно не по себе: казалось, он вот-вот выкинет что-то исключительно безумное… Однако сумасшедший всего лишь вежливо и даже неуверенно попросил закурить. Я протянул ему сигареты; он хотел вытащить одну, но я сказал, чтобы он забирал всю пачку.

— Вам еще самому пригодятся… Здесь с сигаретами не очень… — интеллигентно предупредил он, помедлив воспользоваться моей щедростью.

— Ничего, берите! — настаивал я. — Мне не понадобятся. Я же сюда только с профессором побеседовать — и домой…

Но он, окинув меня странным взглядом, все-таки взял лишь одну штуку и, поблагодарив, отошел.

— Чудак вы! — крикнул я ему вслед. — Я же только с профессором побеседовать…

Более получаса я томился на больничной скамье, нетерпеливо озираясь вокруг, ожидая, что меня вот-вот пригласят на беседу к профессору. Несколько раз показывались какие-то медработники и исчезали, не проявляя никакого интереса к моей персоне. Меня начали одолевать нехорошие предчувствия. Из радиотранслятора в глубине коридора звучал Тихон Хренников.

Наконец появился медбрат Петрович и поманил меня пальцем.

— Айда, — сказал он. — Пойдем со мной.

Обрадованный, я вскочил и последовал за ним. Мы пришли в небольшую комнату тина кладовки, де какая-то тетя Маня перебирала узлы с бельем. Окинув меня хозяйским глазом, она сунула мне в руки больничную пижаму и халат, а под нош бросила безразмерные больничные тапки.

— Что такое?! — возмутился я, с отвращением отталкивая от себя это тряпье.