Человек, рожденный быть королем

Стал продираться сквозь кусты,

Пока блеснул из темноты

Огонь желанный, и пока

Предстала хата лесника.

В полурастворенную дверь

Из хаты в темный лес теперь

Струился свет, которым он

Был издалека привлечен.

Он к ней спешит; но лишь нотой

Ступил на луг перед избой,

Как по траве мелькнула тень,

И на пороге стал под сень

Громадный парень вдалеке,

Держа огромный сук в руке,

Как бы готовясь поразить

Того кто смел к нему ступить.

Но прежде чем он поднял сук,

Король вскричал: «Здорово, друг!

Позволь мне ночь с тобой провест

И дай чего-нибудь поесть».

«Ну, нет! — ответил парень. — Мне

Не до гостей; моей жене

Пришло родить, и вряд ли ей

Дожить до утренних лучей.

Но вон сарай моих ослов,

Они пасутся средь лугов;

Так не хотите ли вы там

Уснуть? А я добуду вам

Вина, и хлеба, и воды».

«Спасибо, друг мой, за труды! —

Король ответил, — Но в долгу

Я не останусь».

                         «Ни гу-гу

Об этом! —  был ответ. — К заре

Я горя жду, а к той поре

Уж будет мне не до наград».

Тут в хату он пошел назад

И вынес хлеба каравай,

Воды и водки, и в сарай,

Где был соломой устлан пол,

Неся фонарь, пришельца ввел.

Потом, вполголоса творя

Молитву Ave, от царя

Он отвернулся и его

В хлеву оставил одного.

Король, на силу проглотив

Прогорклый хлеб и утолив

Вином зеленым жажду дня,

Сам привязал к столбу коня

И на соломе близь него

Уснул, не помня ничего.

Но через час проснулся он,

Внезапным громом пробужден.

Как эхо дальнее в горах,

Раздался крик в его ушах:

«Возьми! возьми!» — и смолкнул вмиг,

Как сон безличный, страшный крик.

Дрожа от ужаса, король

Воспрянул с ложа и, дотоль

Не знавший страха, за эфес

Схвативши меч свой, черный лес

Стал обходить. Но все кругом

Молчало в сумраке ночном;

Лишь крик из хаты лесника

Порой летел издалека,

Да лес шумел в ночной глуши,

Вселяя ужас в глубь души.

Тогда, окутавшись плащом,

Он лег опять, и крепким сном

Заснул, и снова вся в нем кровь

Застыла в ужасе, и вновь

В ушах послышались слова:

«Отдай! отдай!» Но, как сперва,

Не мог дознаться он, кто смел

Их произнесть. Он в страхе сел,

Вкруг озираясь до тех пор,

Пока его усталый взор

Мог отличать стволы дерев,

При блеске звезд, от мглы лесов.

Тогда заснул он в тишине

И долго спал. Но и во сне

Ему все грезилось, что он

Не спит и также заключен

В сарай; что будто поутру

К его печальному одру

Пришел старик, гость прежних дней,

Который стал еще дряхлей,

И будто, наклонясь над ним,

Сказал с усмешкой, с видом злым:

«Возьмешь, отдашь ли — нужды нет!

Сейчас родившийся на свет,

Во что б ни стало, должен сесть

На твой престол — тебе не в честь».

При звуке этих страшных слов

Король вскочил с соломы вновь

И взор уставил в лес опять.

Где и не думал день светать.

Насильно гнал он сон от глаз,

Полночных призраков страшась.

Но дум мучительных полет

И утомленье от охот

Его клонили к сну, и он

Еще раз погрузился в сон,

И спал до той поры без грез,

Пока в верхах густых берез

Блеснуло утро в серебре.

Тогда, продрогнув на заре,

Король проснулся и в мечтах,

О смысле скрытом в этих снах,

Пошел к избушке лесника.

И он находит бедняка

В ней на коленях, в скорби злой,

Упавшего на одр немой,

Где, недвижима и бледна,

Лежала мертвая жена,

И где, меж мертвой и живым,

Прекрасен, свеж, как херувим,

Новорожденный мальчик спад.

Король в дверях в раздумьи стал,

Чтоб не мешать отцу, но тот

Не примечал его приход

И горько плакал. Между тем

Король стоял, от злобы нем:

Ему тут бросился в глаза

Его злодей, его гроза

И чем он долее смотрел,

Тем пущей яростью кипел

В нем дух, и ярость крепла в нем

При виде парня в горе злом.

Он думал с бешенством, что вот,

Прервется древний царский род,

Что уж последний в роде он,

Что тот, кому назначен трон,

Кем свергнется он с высоты,

Возник, о, срам! из нищеты

В приюте бедности, куда

Не входит радость никогда.

Здесь на соломе, недвижим,

Лежал бездушный труп пред ним.

Лишь в дверь луч света проникал

В избу и грустно освещал

Избитый глиняный в ней пол,

Постель на шатких козлах, стол,

Да вместо стульев два-три пня;

Котел висевший у огня;

Горшок с похлебкой для больной,

Не тронутый ее рукой;

Стакан из дерева, сундук;

В углу кленовый старый лук

И подле лука три стрелы

С тупым железом, тяжелы

И безобразны, да клюку:

Вот все что Бог дал бедняку!

О! долго будешь помнить ты,

Король, приют сей нищеты

И эти стены, и не раз

Ты вспомнить с ужасом тот час,

Когда увидел пред собой,

Как слезы горькие рекой

Лились на нищенский тулуп,

Наброшенный на этот труп;

Как убивался, в горе дик,

Над мертвой женщиной лесник,

И как, покинутый вполне,

Ребенок плакал в тишине, —  —

Твой злейший враг, кому сужден

Удел высокий сесть на трон!

Пока смотрел на эту голь

И бедность грязную король, —

Вдали раздался звук рогов,

И он узнал знакомый зов;

И вскоре стал еще слышней

Крик приближавшихся псарей.

Тогда, прижавши рог к губам,

Он резкий позыв подал сам,

И лишь назад взглянул, как вот,

Сквозь чащу ломится народ

И на поляну перед ним

Выходит строем боевым,

И криком радости живой

Его приветствует весь строй.

Лесник, услыша криков гул,

Лицо к прибывшим повернул,

И встав с земли, своим глазам

Не верил, видя здесь и там

Вельмож в нарядах золотых:

Так глупо он глядел на них!

И вмиг забыв на сердце боль,

Смекнул, что гость его — король.

Но гость: «Здорово, господа!

Откуда прибыли сюда?

А мне вот добрый человек