Человек, рожденный быть королем

В своей избушке дал ночлег

И угостил, чем Бог послал.

За это должен мой вассал

Не только золотом одним

Быть награжден, но и другим

Ему обязан я помочь.

Он овдовел сегодня в ночь,

И вот близь матери один

Лежит его младенец-сын.

Хочу ребенка взять к себе,

Чтоб не погиб он здесь в избе,

Но чтобы в бархате ходил,

Из серебра и ел, и пил,

Носил меч острый при бедре

И находился при дворе,

Служа вельможам, королям.

Ну что, приятель, скажешь нам

На это?»

             «Сир! — ему в ответ

На то лесник.  — Постыл мне свет

С тех пор как Бог, убив ее,

Убил и все мое житье.

Тебе перечить мне ли сметь!

Хотелось, правда, мне иметь

Сынка, помощника себе;

Да знать угодно так судьбе,

Чтоб и его мне не растить.

Пойду я по свету бродить:

На север, запад, на восток,

На юг, — куда ни кинет рок,

Мне все равно! Прости же мне,

На том что не могу вполне

Твою к нам милость оценить

И за нее благодарить.»

Так говорил в слезах лесник,

Но тот в слова его не вник.

Он в тайном трепете пылал

Схватит того, в ком угадал

Черты заклятого врага.

Был в свите преданный слуге —

Самьель. Король позвал его.

«Возьми ребенка; а того

Рукою щедрой награди,

Чтоб легче мог он на груди

Снесть злое горе и опять

Подругу по сердцу сыскать».

Лесник, червонцев слыша звон,

Вдруг ободрился. Молча он

Взглянул на бледный труп, потом

На деньги с радостным лицом.

И грубо сшитый из досок,

Набитый сеном коробок,

Где спало бедное дитя,

Нагнувшись, поднял он, крестя,

И подал сквайру-старику;

А тот в уплату леснику

Горсть денег на пол перед ним

Швырнул, и молча, с видом злым,

Смотрел, как с плачем дуралей

Считал монеты. На коней

Вскочив, тут все пустились в лес,

И вскоре из виду исчез

Бедняк, убитый скорбью злой,

С его постылою избой.

Покинув хижину и дверь

В ней заперев, лесник теперь

Идет в соседний монастырь

Просить отцов прочесть псалтырь

И прах жены предать земле.

Когда ж последний долг жене

Был отдан, бедный человек

Покинул хижину навек,

И счастья нового искать

Ушел в чужбину, где опять

Женился вскоре и забыл

И лес родной, и дом, где жил.

Меж тем, тревожных полон дум,

Не в духе, мрачен и угрюм,

Чрез лес по просеке король

Скакал со свитою дотоль,

Пока пред взором короля

Открылись ровные поля.

Здесь из лесной трущобы вдруг

Пошла дорога через луг,

И с луга вёресков густых

Вела на мостик из гнилых

Дерев, поверженных в поток,

Который был бурлив, глубок.

В глазах царя тут свет блестнул

Назад на сквайра он взглянул,

И меч сжимая от стыда,

Сказал: «Ступайте, господа!

Знакома здесь дорога мне,

И в этой мирной стороне

Бояться нечего! Душа

Томится скукой; не спеша

Домой поеду меж полей.

Один лишь с ношею своей

Нас будет граф сопровождать.

Мне ж кстати надобно сыскать

Кормилицу здесь на пути,

Чтоб жизнь несчастному спасти:

Наверно здесь у шумных вод

Такая женщина живет.

У ней пусть будет он в дому

До той поры, когда ему

Настанет возраст добывать

Богатство, славу, и, как знать,

Быть может, даже лордом стать».

Сказал, и вниз потупил взор.

Меж тем, пустясь во весь опор,

Помчалась свита, а король

Коня удерживал дотоль,

Пока зеленый цвет ливрей

Стал незаметен для очей.

Потом средь блеска дня, в пыли,

Слилися в массу все вдали,

И наконец исчезли с глаз,

Меж старых ветел вихрем мчась,

И только пыли столб один

Путь означал их средь равнин.

Тут обернулся он к тому,

Что с ношей ехал вслед ему,

И короб, где младенец спал,

Вновь осмотрел и увидал,

Чего не разглядел сперва,

На белом поле очерк льва:

Был красной краской он слегка

Написан с боку коробка,

Как будто грубой кистью он

Когда-то был изображен

В гербе наследственном, хотя

На сене спавшее дитя

Не представляло ничего,

Что возвещало б род его.

Тогда сказал король: «Старик!

Давно мой древний род привык

В тебе и прадедах твоих

Вернейших видеть слуг своих;

Ты волю нашу чтил всегда

Себе законом. Сквайр! сюда

Приближься, и узнаешь то,

Чем наше сердце занято».

Он дернул повод и сам-друг

Поехал с сквайром через луг.

И, душу обнажив, король

Излил пред ним всю сердца боль,

Сказал о мудром старике,

О грезах сна. Меж тем к реке

Они приблизились. «Но, нет!

Не может сбыться этот бред! —

Король воскликнул.  — Верь же мне,

Он здесь умчится по волне!

Пусть этот короб будет чёлн

Или ковчег ему средь волн!

А если должен он мой род

Пресечь, пусть Бог его спасет;

Но только рук в крови его

Не омочу ни для кого!»

«Ты прав! — ответил сквайр ему, —

Весь грех я на душу приму,

И, если нужно, грех черней

Готов принять я, как злодей.

Одно заметить мне позволь:

Что, если как-нибудь, король,

Спасется он, и пред тобой

Опять предстанет как живой?

Так у ж не лучше ль кончить с ним,

Чем вечно ждать его живым?»

«Пусть будет так, как хочет рок! —

Король ответил.  — Лишь бы ток

Теперь унес его ковчег;

А там пускай могучий бег

Осенних волн извергнет вон

Его из недр своих!» Тут он

О мост услышал стук копыт.

Перескакать он мост спешит,

И, переправясь чрез реку,

Сдержал коня на всем скоку

И оглянулся. Злой старик

Средины моста у ж достиг,

И, за барьер нагнувшись, вдруг

Младенца выпустил из рук.

Король услышал, как палач

Ворчал, как мальчик поднял плач,

Вдруг пробудясь при плеске волн;

И видел царь, как, словно чёлн,

Поплыл ковчег его, кружась,

Но все ж на дно не погрузясь.

То видя, бедный наш король

Вдруг усомнился, хорошо ль

Он сделал, бросив короб так,