— Эти девушки — экипаж так называемого «рыболовного флота», — засмеялась она. — Каждый год сюда в поисках мужей прибывают полные корабли молодых англичанок с кожей бледной, как репа. Это происходит много лет, но после войны их стало гораздо больше.
— Вполне объяснимо, — заметил я.
— Схема работает довольно успешно, — Энни отпила вина. Рассказывая, она держала бокал на весу и слегка им покачивала. — Когда милым английским девушкам исполняется двадцать пять, с ними что-то случается. Они начинают бояться, что останутся старыми девами. Тогда они садятся на корабль и плывут в Индию, где их ждут, совершенно буквально, тысячи сахибов, которые изголодались по домашнему уюту и готовы жениться на первой же английской розе, попавшейся на пути. Она может быть хоть сто раз некрасивой, да и просто уродливой, но если у нее подходящая родословная, она здесь запросто найдет себе мужа. Кого мне жалко в этой истории, так это мужчин, особенно государственных служащих. Бедняги, им положено жить как в монастыре. Ты знаешь, если они женятся до тридцати, на это до сих пор смотрят косо. А взять в жены небелую женщину — значит подписать своей карьере смертный приговор. — Ее тон сделался вдруг резким, ожесточенным, я уловил в нем горечь. Вино развязало ей язык. — Случайный флирт еще допустим, — продолжала Энни, — но брак? — Она помахала в воздухе пальцем. — Нет, нет и нет!
— Как его звали?
Она удивленно посмотрела на меня:
— Кого?
— Ты знаешь, кого.
— Неважно, как его звали. И вообще это было сто лет назад.
Энни сделала еще глоток вина. Я не стал нарушать молчание. Я видел, что она хотела поделиться своей болью, и порой лучшее, что мужчина может сделать для женщины, — это сидеть и слушать.
— Он был клерком в «Писателях», — заговорила она снова. — Когда мы познакомились, мне был двадцать один год. Он только что приехал из Англии. Я совсем потеряла голову. Мы были вместе почти год. Он обещал на мне жениться.
— Что же случилось?
— То, что всегда случается. Случилась Индия. Случилась империя. Она меняет англичан. Давит их. Они приезжают сюда наивные, полные самых лучших намерений. Но здесь они довольно быстро становятся циничными и ограниченными. Империя уничтожает хороших людей, Сэм. И попомни мои слова, тебя ждет такая же участь.
— Не думаю. Я уже сыт по горло этим британским превосходством.
Она невесело усмехнулась:
— Поглядим, что ты скажешь через полгода.
Я не исключал, что Энни права. Собственные слова показались мне неискренними. Здесь было так просто поддаться неосознанному расизму, на котором, казалось, выстроена вся система. Со мной самим это произошло каких-то несколько часов назад. Будто коварный недуг. Но я могу быть умнее. Я могу учиться у этой женщины, этой красивой, умной женщины, которая видела правду сквозь лицемерие и притворство.
— Я говорю серьезно, — сказал я, стараясь убедить скорее себя, чем ее.
— Конечно, Сэм. Ты не такой, как все остальные. Ты-то особенный. — Она осушила бокал.
Что я мог ответить? Уверять ее, что я действительно не такой? При этом опасаясь, что могу оказаться таким же, как все остальные? Не придумав достойного ответа, я промолчал и снова наполнил ее бокал.
— Извини, — сказала она. — Напрасно я так с тобой говорила. Просто я не раз видела, как это происходит. Милые ребята из среднего класса приезжают сюда из графств — и власть и привилегированное положение ударяют им в голову. Их обслуживают с утра до ночи, слуга помогает им одеваться. Очень скоро им начинает казаться, что так и должно быть.
— Может, мне все-таки лучше не нанимать слуг, а завести вместо этого лошадь?
Энни улыбнулась — прекрасной, обезоруживающей улыбкой, заставившей меня недоуменно спросить себя, какой же мужчина мог предпочесть карьеру такой женщине.
— Так ты расскажешь мне, что вчера произошло? — сменила она тему.
— Как я уже говорил, рассказывать тут особенно нечего. Мы выследили подозреваемого. Он сопротивлялся при аресте. Я просто делал свою работу.
— И ты считаешь, что он убил Маколи?
Я помедлил с ответом, затем покачал головой:
— Я больше ничего не могу сказать, Энни. Мне жаль, но я не могу.
Она улыбнулась и ласково погладила меня по руке:
— Прости. Мне не стоило спрашивать.
В этот момент в зале началось какое-то смятение, разговоры стихли, взгляды обратились к дверям. В ресторан вошли четверо новых гостей. Процессию возглавлял губернатор: безупречный смокинг, накрахмаленная рубашка с воротничком. За ним следовали тучный господин в военной форме — генерал, судя по лацканам кителя, — и две пожилые дамы. Метрдотель бросился к ним навстречу и склонился в таком глубоком и долгом поклоне, что я забеспокоился, сможет ли он распрямиться снова. Вернувшись все же в вертикальное положение, он обратился к губернатору с воодушевленной речью. Издали не было слышно, что именно он говорил, но по масленой и льстивой улыбке можно было догадаться, что вряд ли он выражал недовольство действиями правительства.