Человек с бриллиантовой рукой. К 100-летию Леонида Гайдая

Кто такой бастард? Это побочный ребенок. Опыт монтажного авангарда 1920‐х сказывался на эпохе оттепели более чем опосредованно. Например, в безумных ракурсах «Юности наших отцов» <Михаила> Калика или идущих подряд картинах Алова и Наумова – «Павел Корчагин», «Ветер», «Тревожная молодость». А что касается Гайдая, то напомню, что Гайдай после окончания ВГИКа был ассистентом и актером на комедии Бориса Барнета «Ляна». И вот я слышал рассказ о письме Барнета к жене, где он пишет, что у него есть два ассистента – из одного будет ли толк, он не знает, а из второго точно будет. Вторым, в котором Барнет не сомневался, был Гайдай. А первым – знаете, кто был?

Кто же?

Марлен Хуциев (смех). И вот Барнет как режиссер 1920‐х годов, и не столько как автор «Девушки с коробкой», сколько как соавтор «Мисс-Менд», где он учился ставить изначально в пародийной стилистике, обнаруживает линию происхождения Гайдая. Известно, что богом для наших мастеров 1920‐х был Чарли Чаплин – и понятно, почему. Они ощущали родство с Чаплином, даже не видя его – «Бродягу» и «Малыша» показали только к концу десятилетия, до этого была только «Парижанка». Так вот, это родство состояло в том, что Чаплин балансировал на грани комического и ужасного. Между тем популярными у советского зрителя той эпохи были Гарольд Ллойд, какой-нибудь Монти Бэнкс, кстати, в те годы наиболее популярный, а также Бастер Китон – философ не меньший, чем Чаплин. Только он философ XX века…

Пожалуй, такой стоик…

Да, вероятно, потому что катастрофы, которые подстерегают его на каждом шагу, человека современности не удивляют. Он к ним готов. У Чаплина все иначе – его героя жалко, ему сострадают, он вызывает сложные чувства. А Китон работает на трюке, он телом создает смысл. И вот Гайдай со своим происхождением от слэпстика, на мой взгляд, выраженно отсылает к финальному жесту Китона в «Генерале».

Помните, он там получает офицерское звание как вознаграждение за подвиг? И вот солдаты выходят из палаток, идут мимо него, а он сидит и целуется с возлюбленной. Но он офицер, ему надо солдатам честь отдать. И вот ему отдают честь, и он должен по уставу отвечать. И он делает это, но постепенно повторяющийся жест чести превращается в отмахивание: «Все, ребята, идите-идите, не видите – я занят!»

От чего отмахивается герой Китона? От официоза! Все это он проделывает, защищая свое пространство частной жизни и право быть не замешанным в жизнь общественную. Лет двадцать назад мне пришло в голову, что уникальность Гайдая – в его пафосе защиты обывателя, в отстаивании права человека не путать личное с государственным. Хотя, конечно, нельзя сказать, что у Гайдая нет никаких уступок гражданственности.

В лучших фильмах Гайдая главный враг смеха – это демагог, обладающий номенклатурной значимостью, будь то товарищ Саахов из «Кавказской пленницы» или Варвара Сергеевна Плющ, управдом из «Бриллиантовой руки», которая ведет себя точно так же – как удельный князек в своей вотчине. Они носители официального слова, которое в их исполнении превращается в пустой звук. И это безупречно показано в речи прораба, которого играет Михаил Пуговкин в «Операции „Ы“».

Где наши космические корабли бороздят Большой театр?

Да! Это становится, как бы сейчас сказали, мемом, а раньше называли паремией. И вот в этом проявляется возможное родство с братьями Маркс. Ведь они виртуозно работали со словом, выворачивали его наизнанку! Гайдай делал то же самое. И между блестящими, ушедшими в народ словесными репризами и ориентацией на немое кино нет противоречия. Потому что слово у Гайдая превращается в мыльный пузырь. Неслучаен этот разговор на абстрактном языке в «Кавказской пленнице».

Бамбармбия?

Да-да-да, «киргуду»! Это абстрактная абракадабра – возьмите еще хрестоматийный разговор с проституткой в зарубежной стране, это поистине чудесное «ай-лю-лю» из «Бриллиантовой руки»! Отсюда, безусловная советскость Гайдая состоит в том, что объектом снижения у него является пафос социальный, пафос гражданский! Сюда же – гениальные фразы типа: «а ты не путай свою личную шерсть с государственной» и «в соседнем районе жених украл члена партии» из той же «Пленницы». Гайдаю неизменно требуется снижение того, что считается высоким в официозном смысле.

Отсюда даже в не получившейся картине «Инкогнито из Петербурга» есть начальный трюк, искупающий последующие неудачи, – это кукарекающий двуглавый орел! И даже в поздней картине «На Дерибасовской хорошая погода» – моей любимой, как бы от нее ни отворачивались, где Гайдай отвязался совершенно, просто сил у него уже не было, – он сделает примерно то же самое. Вы помните, с каким жутким ржавым скрипом в первом кадре картины поворачивается фигура рабочего и колхозницы – эмблема Мосфильма! И поскольку высокое Гайдаю требуется только для снижения, это во многом объясняет, почему он так раскован в 1960‐е и так натянут, если не откровенно искусственен в 1970‐е и особенно в 1980‐е.