Человек с двумя жизнями. 33 мистические, бьющие в самое сердце, истории о войне

Зрелище было весьма впечатляющим. Мы видели очертания этих канонерок, очень похожих на морских черепах. Но когда они стреляли из своих больших орудий, начинались большие пожары. Берега реки дрожали, а река текла дальше, окровавленная, раненая, испуганная! Предметы в миле от нас стремительными бросками приближались к нам – так змея делает бросок при виде жертвы. Хотя мы глохли от залпов, мы громко благословляли их. Потом мы слышали, как ядра взрываются в воздухе; постепенно грохот взрыва затихал вдали. После взрыва наступала внезапная тишина, которую нарушал лишь треск винтовочных выстрелов.

IV

На пароходике, который перевозил нас на тот берег, не было ни слона, ни гиппопотама. Они были бы неуместными. Зато с нами была женщина; насчет детей я не уверен. Та женщина, чья-то жена, была очень хрупкой и изящной. Она, как она считала, должна вселять храбрость в сердца колеблющихся. Когда она выбрала в свои собеседники меня, я был не столько польщен ее выбором, сколько потрясен. Как она попала на пароход? Как узнала о сражении? Она стояла на верхней палубе, и ее лицо в ореоле далекого пламени казалось особенно красивым. В ее глазах отражались тысячи выстрелов. Она сжимала в руке пистолетик с рукояткой слоновой кости и говорила – ее было плохо слышно из-за канонады, – что, если дойдет до худшего, она исполнит свой долг, как мужчина! С гордостью вспоминаю, что я снял шляпу перед этой маленькой дурочкой.

V

На узкой полоске пляжа у воды, укрытой сверху нависшим берегом, копошились несколько тысяч человек, в основном безоружных. Среди них было много раненых, имелись и мертвецы. Там насчитывалось много нестроевых солдат; туда сбежали трусы. Было и несколько офицеров. Ни один из них не знал, где находится его полк; многие даже не знали, сохранились ли еще их полки. Они испытали горечь поражения, были сломлены и напуганы. Они были глухи к чувству долга и не ведали стыда. Самые обезумевшие из них так и не добрались до арьергарда разбитых батальонов. Они предпочли бы оставаться на месте и получить пулю за дезертирство, но никто не звал их снова карабкаться по крутому склону. Самые храбрые люди в армии – это трусы. Смерть, которую они боялись принять от рук врага, они встречали от своих же офицеров, даже не дрогнув.

Всякий раз, как пароход причаливал к берегу, эту омерзительную массу приходилось сдерживать штыками. Когда пароход отчаливал, они прыгали на палубу, и их сталкивали в воду, где они часто тонули. Солдаты, которые рвались в бой, оскорбляли их, толкали, били. В ответ трусы выражали нечестивую надежду на то, что враг нас разобьет.

К тому времени, как мой полк достиг плато, ночь положила конец сражению. Время от времени еще слышались одиночные выстрелы, сопровождаемые неуверенным «Ура!». Иногда с дальней батареи прилетало ядро; жужжа, оно падало где-то поблизости. Пролетая над нашими головами, оно шелестело, словно крылья ночной птицы, и падало в реку. Бой стихал, и только канонерки всю ночь через равные промежутки времени плевались огнем – просто для того, чтобы врагу стало не по себе. Они нарушали его покой.

Нам же отдыхать не пришлось. Шаг за шагом мы двигались по туманным полям – мы сами не знали куда. Нас со всех сторон окружали люди, но мы не видели лагерных костров; зажигать огонь было бы безумием. Мы встречали солдат из незнакомых полков; они называли имена неизвестных нам генералов. Группы, стоявшие по обочинам дороги, жадно спрашивали, сколько нас. Они вспоминали гнетущие подробности вчерашних событий. Серьезный офицер, проходя мимо, затыкал им рот резким словом; мудрый офицер ободрял их, прося повторить их скорбный рассказ.

В низинах и зарослях поставили большие палатки, в которых тускло горели свечи. Издали они казались уютными. Время от времени из них выходили по двое солдаты, которые несли носилки. Изнутри доносились глухие стоны. Снаружи лежали длинные ряды мертвецов с накрытыми лицами. В палатки постоянно доставляли раненых, и все же они не были переполненными; они постоянно извергали мертвых, однако никогда не пустовали. Как будто беспомощных людей вносили туда и убивали, чтобы они не мешали тем, кому предстояло пасть завтра.

Ночь была темной, хоть глаз выколи; как обычно после боя, пошел дождь. И все же мы брели вперед; нас выдвигали на позицию. Шаг за шагом ползли мы вперед, наступая друг другу на пятки и толпясь. Шепотом по цепочке передавались команды; однако чаще все молчали. Когда ряды так тесно прижимались друг к другу, что не могли идти дальше, они замирали на месте, защищая винтовки от дождя плащами. В таком положении многие засыпали. Когда стоявшие впереди внезапно делали шаг назад, стоявшие сзади, разбуженные топотом и толчками, двигались так быстро, что строй вскоре нарушался. Очевидно, авангард получил приказ двигаться с черепашьей скоростью. Очень часто мы спотыкались о мертвецов; еще чаще – о тех, кому еще хватало сил стонать. Их осторожно переносили на обочину дороги и оставляли там.