Человек, упавший на Землю

– А вы хотите положить этому конец? Вы правы, свернуть мне шею не сложнее, чем цыпленку. Так хотите? Узнав, что меня зовут Румпельштильцхен, хотите прогнать меня из дворца?

– Не знаю. – Брайс смотрел в пол.

Голос Ньютона был по-прежнему мягок.

– Румпельштильцхен превращал солому в золото.

Брайс поднял глаза, чувствуя внезапный укол злости.

– Да. И еще он пытался украсть у принцессы ребенка.

– Конечно, – сказал Ньютон. – Но если б он не спрял солому в золото, принцесса бы погибла. И никакого ребенка бы у нее не было.

– Ладно. Я не стану сворачивать вам шею, спасая мир.

– Знаете что? Сейчас я почти жалею, что вы не можете этого сделать. Все стало бы настолько проще… – Ньютон помолчал. – Но вы не можете.

– Почему?

– Явившись в ваш мир, я был готов к разоблачению. Хотя и не думал, что скажу кому-либо то, что говорю вам. Впрочем, я много чего не ожидал. – Он снова разглядывал свои пальцы, словно впервые заметив на них ногти. – В любом случае при мне есть оружие. Я с ним не расстаюсь.

– Антейское оружие?

– Да. Очень эффективное. Вы не успели бы подойти к моей кровати.

Брайс втянул в себя воздух.

– Как оно работает?

Ньютон усмехнулся.

– Разве «Мэйсиз» делится своими секретами с «Джимбелз»?[24] – спросил он. – Возможно, оно мне еще пригодится.

Что-то в этих словах – не ирония или псевдоугрожающий характер заявления, но какая-то еле заметная странность интонации – напомнило Брайсу, что он разговаривает не с человеком. Привычный налет человеческого, которым прикрывался Ньютон, вполне мог оказаться именно тонким налетом, маской. То, что под этой маской скрывалось – существенная часть личности Ньютона, его специфическая антейская природа, – скорее всего, было недоступно ему, Брайсу, да и вообще кому бы то ни было на Земле. Истинные чувства и мысли Ньютона были вне досягаемости людского рассудка.

– Каким бы ни было ваше оружие… – произнес он куда осторожнее, – надеюсь, вам не придется им воспользоваться.

И снова оглянулся вокруг: на большой гостиничный номер, на почти нетронутую тележку со спиртным и на распростертого на кровати Ньютона.

– Боже мой. В голове не укладывается. Сижу тут, в этой комнате, и верю, что разговариваю с инопланетянином.

– Да, – сказал Ньютон, – знакомое ощущение. Знаете ли, я ведь тоже разговариваю с инопланетянином.

Брайс встал и потянулся. Потом отошел к окну, раздвинул шторы, выглянул на улицу. Повсюду почти неподвижные автомобильные огни. Огромный подсвеченный щит прямо напротив отеля: Санта-Клаус пьет кока-колу. Пучки мигающих ламп заставляли Санту хитро подмигивать, а напиток в его рукавице – бурлить. Где-то далеко колокола вызванивали «Adeste Fideles»[25].

Брайс оглянулся на Ньютона, который так и не шевельнулся.

– Зачем было рассказывать? Я вас не вынуждал.

– Мне хотелось вам рассказать, – улыбнулся Ньютон. – Весь последний год я сомневался в своих мотивах; не знаю, почему мне хотелось перед вами открыться. Антейцы не обязательно всеведущи. В любом случае вы обо мне уже знали.

– Вы о словах Канутти? Но я просто ткнул пальцем в небо.

– Я не о словах профессора Канутти. Хотя ваша реакция меня позабавила; я думал, вас удар хватит, когда он сказал: «Марс». Однако он невольно подтолкнул вас, а не меня.

– Почему не вас?

– Видите ли, доктор Брайс, между вами и мной есть много различий, о которых вы не догадываетесь. Одно из них заключается в том, что у меня куда более острое зрение, а спектр воспринимаемых мною частот гораздо шире. Это значит, что я не вижу цвет, который вы называете красным. Но я вижу рентгеновские лучи.

Брайс открыл было рот, да так ничего и не сказал.

– Едва я заметил вспышку, нетрудно было сообразить, что вы задумали. – Ньютон вопросительно посмотрел на Брайса. – Как получился снимок?

Брайс чувствовал себя глупо, словно школьник, которого приперли к стенке.

– Снимок получился… примечательным.

Ньютон кивнул:

– Могу себе представить. Если бы вы увидели мои внутренности, то удивились бы не меньше. Я как-то зашел в нью-йоркский Музей естественной истории. Очень интересное место для… туриста. Мне подумалось, что я единственный по-настоящему уникальный биологический экспонат во всем здании. Я вообразил себя заспиртованным в банке с этикеткой «Внеземной гуманоид». И ушел практически сразу.

Брайс невольно рассмеялся. Ньютон, сделавший свое фантастическое признание, отчего-то казался более «человечным» как раз теперь, когда сам подтвердил обратное. Лицо стало выразительнее обычного, он держался естественнее, чем когда-либо на памяти Брайса. Но все же в нем присутствовал какой-то намек на другого Ньютона, антейца, загадочного и чужого.

– Вы намерены вернуться на родную планету? – спросил Брайс. – На корабле?

– В этом нет необходимости. Корабль будет управляться с Антеи. Боюсь, я останусь здесь навсегда.

– Но вы скучаете… по своим близким?

– Скучаю.

Брайс отошел к креслу и снова уселся.

– Вы ведь их скоро увидите?

– Возможно, – помолчав, ответил Ньютон.

– Почему «возможно»? Что-нибудь может пойти не так?

– Я не об этом. – И после новой паузы: – Я уже говорил вам, что не уверен в собственных действиях.