Человек в бандане. История онкологического пациента, рассказанная от первого лица

Василию резали печень. Рецидив. Два года назад ему резали кишечник. И он ходил со стомой (это мешок такой на животе, в который отходы жизнедеятельности организма поступают). Теперь у него нашли, причём чуть ли не случайно нашли, опухоль на печени, сантиметра в четыре. Теперь он лежит, обвешанный капельницами и мешками… И почти до самой моей выписки не будет ничего есть.

А я-то себя видел измождённым, зелёным и несчастным. Но когда Ольга и Василий мне бодро изложили историю его болезни, я понял, что мне стоит заткнуться. (То, что, допустим, в стране эпидемия онкологическая и в провинции рак диагностируют черт-те как, а то и вообще скрывают от пациента – это я и так понял, слоняясь по РОНЦ почти две недели.) А у меня-то результатов на тот момент толком никаких: типа всё нормально, только вот опухоль вокруг язвы. И надо посмотреть глазами, что она там и как.

Тут надо сказать, что в диагностике есть такие два рубежа, перед которыми прям страх нутряной. Это вышеупомянутая КТ (компьютерная томография), которая показывает, где метастазы. И эта самая лапароскопия.

В общем, я всё равно тревожился за предстоящую операцию, хоть она и диагностическая, и три прокола всего («шрамы будут незаметные!» – ободрял меня врач, хотя эстетика моего пресса меня интересовала меньше всего), час времени…

Днём сестра меня отругала за то, что я пообедал, я сказал, что всё фигня, врач только ужинать не разрешил, даже чай можно. Всё равно – отругала! Пригрозила клизмой. Надо было, кстати, соглашаться – мне полезно, а ей лишняя работа, пусть не ругается и не блефует. Клизмой она меня испугать решила, ишь ты. Человека, которому желудок промывали от крови, ха-ха. А к вечеру я оголодал зверски, понятное дело.

Вечером ко мне пришла анестезиолог. Позадавала всяких вопросов, намеряла бешеное давление (180 на 100, это рекорд для меня), распорядилась дать таблетку на ночь и ушла. Я поворочался-поворочался и заснул. Проснулся рано, в половине девятого меня повезли в операционную. С тринадцатого этажа на второй. Прикольно. Вояж такой. Гонки на кроватях.

В эйфории

Лапароскопия действительно заняла всего час. После операции меня отвезли на пост пробуждения – такая палата-отстойник, стоянка для кроватей с прооперированными. Там лежали всякие бабушки и дедушки спящие. Мне не разрешили спать, и я, покорный, отчаянно боролся со сном, уверенный, что досплю в палате. А так состояние нормальное: ничего не болит, вообще всё замечательно.

По возвращении в палату сон совсем прошёл. Ну вот, и что ж теперь делать-то цельный день? Пришла моя тётя Лена. Говорит: знаешь, я с твоим врачом побеседую, выясню вообще наконец, что с тобою происходит. Ну, говорю, выясните, да. Только у него, небось, сегодня ещё пяток операций, как обычно.

А тётя Лена поймала врача как-то легко, сразу, не успев в коридор выйти, но ей вообще всякие такие организационные моменты удаются. Врач её пригласил в кабинет и чуть ли не полчаса ей рассказывал про всё про это… Она вернулась и сказала мне, что типа всё ничего, а вот то, что у меня давление бешеное, – это плохо, и врач, как только она ему это сказала, тут же позвонил психологу, местному, больничному. Так что, сказала тётя Лена, с тобою завтра психолог будет беседовать. Тут я ещё больше напрягся – а вдруг у меня крыша уже давно поехала?..

Мне велели ходить. Ногами. И никаких тебе тут уток и суден – встал и пошёл. Гулять. И жрать, да. Это как раз несложно оказалось. Сложно – что у тебя всё пузо залеплено матерчатыми пластырями, как, я не знаю, стекло разбитое! То есть душ принять – это отдельный квест.

Начало побаливать только к вечеру, но в больнице такие наркотики замечательные, что всё как рукой снимает, ха-ха.

Вечером зашёл А. Е.

– Ну же ж, – говорю, – какой же приговор?

– Да нормально всё, опухоль по краю язвы, органы близлежащие не затронуты… Мало того – она у вас внутрь даже не проросла, как это обычно бывает.

И тут мне захотелось плакать. От счастья. Аж на кровати подскочил. Лёгкое тело, ветерок в голове. Эйфория! И в эйфории пребывал в ней остаток дня, и ночь, и утро следующего дня. Что, как мне потом объяснила психолог, не очень хорошо. И даже – опасно.

«Вы возвращаетесь к самому себе»

В больнице время течёт медленно. День как два. Или как три. Проснулся, потупил, завтрак, поспал, потупил, обед… и так далее. Друзья заехали – развлекли. Почитать, что-нибудь написать. Но вынужденное безделье затягивает.

Я очень удивился, когда в пятницу к нам в палату вошла молодая фигуристая девушка с роскошными длинными волосами. В белом халате.

– Вы Беляев? – обратилась она к Василию.

– Не совсем, – откликнулся я.

– Санька, ты чё? – спросил Василий.

Я пожал плечами.

– Я психолог, – сказала девушка.

Ах, блин! Вот совсем забыл же. Я соскочил с кровати.

– Пойдёмте ко мне в кабинет, побеседуем, – велела она и вышла из палаты.

Я побежал за ней. Зачем мне психолог? Ну да ладно, развлечение какое-никакое.