С нашего тринадцатого этажа мы приехали на какой-то совсем заоблачный, типа двадцать пятого. В кабинете она быстренько допросила меня про семейное положение, друзей, отношения, что со мною происходило, что я пил успокоительного (антидепрессанты осенью) и про моё нынешнее настроение. Кивнула понимающе.
– Доктор, – сказал я, – не хочу отнимать ваше время, потому что я просто… просто счастлив! Я прям в эйфории!
– Это почему? – нахмурилась она.
– Ну, А. Е. сказал, что опухоль небольшая и не проросла!
Я говорил про раковую опухоль так, как будто это, не знаю, гайморит в начальной стадии, – взять да промыть за пять минут.
– Вот это плохо, – нахмурилась она. – Вам нельзя находиться в эйфории, нужно быть трезвым. Вы так долго были на самом эмоциональном дне…
– Ой и не говорите, прям ужас!..
– …что, если сейчас что-то вас слегка расстроит, любая ерунда, вы упадёте и просто разобьётесь.
Тут я напрягся.
– Что же делать?
– Настроение должно быть ровным. Спокойным. Позитивным. Вы проходите сложное лечение, и да, знайте, что любое какое-нибудь ерундовое осложнение вас может выбить из колеи.
– Так… как быть-то? – тупо повторил я. – Твердить себе «всё будет хорошо»?
– Нет. Фраза такая: «Мы лечимся. Всё может быть, но мы справимся».
– Хм…
За оставшийся примерно час беседы я узнал, что я – истероидный тип, потому что пишу в блог про свою болезнь, но это как раз совершенно правильно. То, что у меня много друзей, – прекрасно. Проговаривать всё – молодец. И да, самое странно-жестоко-отрезвляющее: «Некоторым людям не нужен психолог, им нужно, чтоб жизнь их переехала, как вас. Тогда они возвращаются к себе». И просто чеховское: «Люди в основном живут прошлым и будущим, и очень редко – настоящим. Вы сейчас возвращаетесь к себе».
Доктор дала мне совет кое-что почитать и посмотреть (названий не даю, чтобы не спровоцировать неконтролируемый приём препаратов и холивар «да херня это всё! Выбрось и читай X, Y, Z, молись и не кушай мясо!»).
– Да, вот ещё, – заметила она на прощание. – Пожалуйста, если у вас начнётся паника, сразу звоните своему врачу, он передаст вас мне, и мы пойдём к психиатру.
– За таблеточками?
– Ага!
В субботу вечером оказалось, что насчёт ломки эйфории она была права. И если б накануне она со мною не поговорила и не настроила соответствующим образом, то, возможно, я бы и разбился. Метафорически или на самом деле.
Пока лежал, пошёл познакомиться с химиотерапевтом. Молодая женщина по имени Е. О. Светлые волосы, овальное русское лицо с правильными чертами. Строгая и замотанная, как все здешние врачи. Когда я сидел у неё в кабинете, а она изучала моё «дело», позвонил А. Е. и сказал, что «смывы чистые». Класс, говорю, а что ж это значит? Что всё нормально, пояснила она. То есть можно начинать лечение.
Так в больнице я провёл всего пять дней. Выписали. Теперь предстояла химиотерапия. Как мне казалось, дело недолгое и простое. Я просто помню, как маму «капали» сорок минут, а потом она спокойно ехала домой на метро, а по дороге ещё и заскакивала пообедать в «Му-му» на Фрунзенской. В моём же случае всё оказалось гораздо, гораздо сложнее и труднее.
Глава IV. Химия и личная жизнь
После лапароскопии я пролежал в больнице всего четыре дня. И меня даже обещали отпустить на выходные. Но и в пятницу вечером, и в субботу, и в воскресенье у меня держалась температура 37,7. Я чувствовал себя потерянным и вообще в ситуации из серии «что-то пошло не так». И действительно, из-за такой ерунды я чуть не расклеился… Но повторял про себя волшебные фразы.
А в понедельник – 36,6 чудесным образом, о чём я и сообщил врачу. Тот сказал: всё, выписываем, причём вторником, а уехать можно уже сегодня, ну там какие-то формальности ещё, не помню уже. А за выпиской зайти, когда захочу. Я тут же начал собираться бодро, что-то выбросил, что-то отдал Василию, со всеми обнялся на прощание и поехал домой.
А по результатам обследования и совещания врачей (моего хирурга и химиотерапевта как минимум, но они вообще там большой компанией в переговорке про нас всё решают, я просто там бывал после их планёрок вечерних) решили вот что: подолбить опухоль химией. В надежде на то, что она уменьшится. Ну а потом – резать, это как бы без вариантов вообще.
По возвращении из больницы меня ждали несколько недель спокойной жизни. И – качественные перемены в личной жизни. Не знаю, насколько уместно тут про всё это рассказывать, но дело в том, что предыдущие мои отношения закончились, едва начавшись, причём полным крахом, и я уверен, что та ситуация ударила по моему здоровью.
«Не подходи ко мне!»
Я ничего тут не рассказывал про любовь и отношения, потому что тогда это не по теме просто было, да и рассказывать хорошего особо нечего. Я считал, что мне не удаётся ничего и что вообще разваливать отношения – моя судьба. Мать очень волновалась за то, что я по жизни в основном один. Выше я упоминал про ненужную историю с ненужной барышней. Её звали Т. Так вот после перипетий с Т. я решил, что мать волновалась не зря. Одиночество как судьба.