Человек в бандане. История онкологического пациента, рассказанная от первого лица

Но никаких вариантов: лежи и заживай. Через семь суток – рентген с контрастным препаратом. И вот ждёшь этого дня, как я не знаю чего, и чем он ближе – тем он кажется дальше (ну как у Пруста: чем ближе желанный момент, тем дольше тянется время). Утро рентгена – это прям вечность!.. Но вот меня туда везут наконец, в кресле инвалидном. С нашего тринадцатого этажа на третий. Ещё по коридорчикам (рентгены, КТ и МРТ всякие не в Башне, а в длинном здании). В лифте на меня с сочувствием и чуть ли не ужасом смотрят посетительницы – явно с воли, в небольничной одежде. Хотя мой вид – это фикция: ходить я сам могу, а голова лысая не от лечения, а от бритья. Я периодически брил голову: а) для гигиены; б) чтоб не испугаться, когда от химии клоки вываливаться будут.

Перед рентгенкабинетом я от нечего делать сфотографировался и запостил в соцсети, что-де мы тут сейчас гонки на колясках устроим.

Наконец вызов в кабинет. И первой выпитой за семь дней жидкостью оказалось это самое контрастное вещество, которое по вкусу как смесь полыни с химией. Химическая полынь, если такое существовало б. На рентгеновских экранах твоё нутро, беленькое такое. Как в учебнике анатомии – вроде всё на месте. Хотя нутро твоё перекроили. Сказали, что всё в порядке, можно выпить стакан воды. Вот я был уверен, что как только мне хоть что-то разрешат, я нажрусь и напьюсь, и пофиг вообще, что там в желудке этом новом, – не может быть, чтоб я не смог нажраться! Тётя Лена моя заварила мне ромашку – она заживляет, врач сказал. И для пищеварения хороша. Один стакан заварила. Я вроде часто прикладывался к нему, но пил до вечера. И даже на утро немного осталось.

Глава VII. Как жить без желудка

Наконец мне разрешили ходить в столовую. И что-то там есть – супчик, отварные макароны с паровыми котлетами, гречку. Всё казалось очень вкусным. На самом деле это ж просто здоровая еда, нормально приготовленная. Иногда я уносил свою порцию в палату – хотел спокойно пожевать, вдруг начну давиться? Такое тоже бывало. Так вот задумаешься, проглотишь целую ложку, а не пол-ложки, и – беги в ванную всё это срыгивать и отплёвываться, извините. Очень неприятное чувство.

А. Е. велел мне употреблять жидкостей «не менее полутора литров в день». С моими глотательными возможностями и объёмом нового желудка это было задачей просто раблезианского масштаба. Но я старательно попивал чаёк. Друзья нанесли всякой красоты в железных банках – с жасмином, улун, зелёный… Да, только зелёный, никаких чёрных. Так что я старался выхлёбывать положенное количество. Вроде даже получалось. И очень хотелось начать снова есть что-то нормальное.

Чтоб подсластить эту бесконечную реку зелёного чая – сейчас, кстати, вообще его не пью, пью дарджилинг, – спросил А. Е. можно ли, допустим, зефир или пастилу. Всегда думал, что это супердиетические сладости. Ну в смысле желудку от них никакого вреда. А. Е. же меня разочаровал: «Да вы что, – вскричал он, – у вас так живот надует, что потом панкреатит будем лечить!» Я не знал, что такое панкреатит. Хотя у меня было на него подозрение. Но, понятно, ничего хорошего. К тому же от сладкого мог быть демпинг-синдром. Бывает, человек съест конфету, не подумав, и – в обморок падает. Эта реакция называется гипогликемия. Механизм её таков: поскольку желудка у тебя больше нет, то сахар сразу попадает в кишечник, и посему организм думает, что ты просто забит сахаром. И выделяет лошадиную долю инсулина. И ты падаешь в обморок. Потом организм, конечно, поймёт, что это некая ложная тревога. Но это потом.

Эксперименты со сладостями я приберёг до дома.

Буквально через пару дней после операции я понял, как сильно похудел. С меня утягивающие колготки стали сваливаться, хотя они утягивающие, эластичные, они ни для чего не велики, разве что для пальца указательного! Но вот я хожу по отделению с капельницей на стойке и с мешками своими дренажными, и приходится ещё и чулки эти подтягивать то и дело. И смех и грех. А снимать нельзя после операции две недели.

В столовой разговорился с одной женщиной, худой, в косынке. Она пожаловалась, что хочет йогурт, а ей некому его принести – иногородняя. То ли никто к ней не ездит, то ли приедут только забрать, в общем, одна она тут. Это тяжко, конечно же.

– У меня, – сказал я, – навалом йогуртов, друзья наприносили. А мне эта молочка как-то… хм…

А я у себя даже заподозрил непереносимость лактозы, но это не оно было. Женщина оживилась, спросила, что за йогурт, услыхав, что есть разный, в том числе «Активия» с каким-то добавками, и есть с цельными ягодами, разочарованно протянула:

– «Акти-и-и-вия»? Ну это не йогурт! Вот у нас крестьяне делают – вкуснейший!

Ах ты, какая, подумал я. Откуда ж такие привереды-то? Оказалось – из провинции, где всё своё. А, ну понятно. Куда нам в Москве до ихнего эко-рая.

– Ну простите, – говорю, – куда нам до вашего-то.

– Ох, это вы меня извините, – горячечно сказала она. – Спасибо вам за предложение, но я правда ем только наш, натуральный… мне просто удалили желудок и желчный пузырь.