Человек в искусстве экспрессионизма

Амбивалентность смеха в экспрессионизме – это не только порождение типичной для этого направления биполярности, совмещения крайностей: двойственность смеха опирается на парность определяющих европейскую культуру исторических персонажей. Одним из значимых противопоставлений являются Гераклит и Демокрит – два выдающихся философа античности, первый из которых – по преданию – плакал, сокрушаясь над падением нравов, второй же – смеялся, потешаясь над несовершенством человеческой природы⁹. Эта дихотомия прослеживается через века: в русском фразеологизме «смех сквозь слезы», поучениях М. В. Ломоносова (Премудрый человек может по вся дни на свете плакать и смеяться. Смеяться, как Демокрит над глупостию человеческою, плакать, как Гераклит о суете сего мира¹⁰), гоголевском образе «видимого смеха и невидимых миру слез», вплоть до парадоксалистских высказываний наших современников: «Плачущий и смеющийся человек со спины выглядят одинаково» (американский режиссер Мэл Брукс¹¹).

Если обратиться к литературе рубежа веков, в полной мере дихотомия смех/слезы реализуется у А. Блока – как впрямую (Любовь, мучение любви, / В той песне смех и слезы, / И радость печальна, и скорбь светла, / Проснулись забытые грезы¹²), так и имплицитно – в поэме «Двенадцать», стиховая фактура которой построена на семантических и фонетических контрастах: Трах-тах-тах! /– И только эхо / Откликается в домах… / Только вьюга долгим смехом / Заливается в снегах…. И еще Блок: Тогда я исторгала грозы. / Теперь исторгну жгучей всех / У пьяного поэта – слезы, / У пьяной проститутки – смех¹³. В то время, как смех символиста Блока демоничен – он проникнут слезами, грехом, безумием и смертью, у футуриста Маяковского мотив также сопричастен трагедии, но его амбивалентность выступает как эпатирующее сближение крайностей (Я люблю смотреть, как умирают дети. / Вы прибоя смеха мглистый вал заметили / за тоски хоботом?¹⁴), ведущее к стиранию границ между живым и мертвым, человеком и животным (Ветром опита, / льдом обута, / улица скользила. / Лошадь на круп/ грохнулась, / и сразу / за зевакой зевака, / штаны пришедшие Кузнецким клешитъ, / сгрудились, / смех зазвенел и зазвякал: – Лошадь упала! – / – Упала лошадь! —/ Смеялся Кузнецкий. / Лишь один я / голос свой не вмешивал в вой ему. / Подошел / и вижу / глаза лошадиные…)¹⁵. Всепроникающая стихия смеха у Маяковского – знак возрастания Вселенной (Белкой скружишъся у смеха в колесе, / когда узнает твой прах о том: / сегодня / мир / весь – Колизей, / и волны всех морей / по нем изостлалисъ бархатом,¹⁶), охвата всего сущего двунаправленной эмоцией гигантской силы (У лет на мосту / на презренье, / на смех, / земной любви искупителем значась, / должен стоять, / стою за всех, / за всех расплачусь, / за всех расплачусь¹⁷).