Человек в искусстве экспрессионизма

Смех играет важную роль в экспрессионизме, в фокусе внимания которого – сгусток человеческих эмоций, комок в горле, экстатический спазм. В свою очередь смех, чья природа порождена физиологией, «представляет собой древний (докультурный) врожденный сигнал» (Козинцев) и «включает в себя специфические звуки и непроизвольные движения мышц лица и дыхательного аппарата²⁰. Прокомментируем: непроизвольные – значит, неконтролируемые, выходящие за пределы воли как регламента нормы, а отрывистые – значит, фрагментирующие целое, разрывающие цельность на части, акцентирующие дискретность в противовес континуальности. То есть смех – это физиологически экстатическое, нарушающее границы, взрывное состояние человека. Перемещаясь теперь в зону сопричастного природе человеческого мира, напомним: взрыв – это способ развития «горячих» культур и свидетельствует о переходе к новой парадигме, отрицающей близкое прошлое. Именно таким и был сформировавшийся в 1910-х годах в Европе экспрессионизм: будучи составной частью широкого фронта авангарда, он нес в себе пафос негативизма, взрывал рамки норм и призывал к обновлению (обнулению?) мира. Таким образом, смех с его двунаправленной реакцией и взрывным способом ее реализации соответствует художественной сути экспрессионизма, коль скоро поэтика, идеология, социальные референции последнего основаны на передаче экстатической эмоции (крайние состояния, аффект, доходящий до предела – саморазрушения, агрессии вовне и внутрь и т. п.).

Смех – гомерический, переходящий в стон и плач – может служить индикатором направлений, примыкающих к экспрессионизму и/или наследующих его. Мотив в его соотношении с формой можно использовать как лакмусовую бумажку для различения понятий экспрессивности и собственно экспрессионизма. Наблюдаются две линии в развитии экспрессивного начала в русской живописи первой трети XX века. Первая представлена Ф. А. Малявиным. Художник дебютировал картиной «Смех» (1898, м/х, 194 × 428 Международная галерея современного искусства Ка’Пезаро, Венеция), впервые показав ее на Всемирной выставке в Париже в 1900 году.

Яркая палитра с преобладанием контраста красных и зеленых (дополнительных) тонов, динамизированная композиция полотна, общее настроение безудержного веселья в изображении крестьянок в поле основаны именно на экспрессивности (не экспрессионизме!). Здесь мотив смеха мотивируется набором выразительных средств, планом выражения: пламенеющий цвет, широкий мазок, взрывная форма. У Малявина смех – это функция от поэтики, которая основана на общем переживании радости, бурного приятия мира. Характерно обращение художника преимущественно к женским персонажам – на полотнах художника они выступают как традиционный знак жизни, витализма, энергии обновления. Можно сказать, что идеологически Малявин воплощает ницшеанское наследие символизма, позитивную сторону его витализма: смех не имеет здесь своей оборотной, мрачной стороны. От Малявина можно протянуть линию к соцреализму как хронике утопического «рая на земле» (сравни смеющихся персонажей в живописи Архипова «Девушка с кувшином», 1927, Ю. Зайцева «Смеющийся мужчина с рыжими усами», 1937).

А. Зверев. Автопортрет

1952, б/карандаш, собр. Носова

Противоположное соотношение мотива и выразительных средств возникло в советском искусстве конца 1920-х годов. Творчество многих мастеров – среди них такие замечательные живописцы, как Глускин, Голополосов, Древин, Семашкевич, – отмечено чертами экспрессионизма²¹. В изображении мастерами этого круга смеющегося человека различимы традиции средневекового карнавала, dance macabre, мотивы «пира во время чумы», проникнутые ощущением трагической двойственности мира, где смех оборачивается своей изнанкой. Отдаленным предшественником экспрессионизма в России можно считать М. Ларионова. Применительно к нашей теме характерен его «Автопортрет» («Собственный автопортрет Ларионова») (1911–1912, х/м, собр. П. Авена, 102,5 × 89): художник изобразил себя смеющимся. Стилистически данное произведение лежит целиком в русле примитивизма Ларионова, и эмоциональное состояние портретируемого соответствует стратегии игрового «поведения» живописи (с интонацией балагана и включением в композицию надписи «от руки»). Вместе с тем в нем уже различимы черты будущего лучизма, формально очень близкого раннему немецкому экспрессионизму, и хотя смех на полотне Ларионова не экстатичен, народно-смеховая культура, представленная в нем, уже чревата грядущими обертонами.

Протагонистов русского экспрессионизма не трудно найти среди мастеров немецкой живописи 1910-1920-х годов. Примером может служить «Автопортрет» Мейднера (1912): лицо смеющегося персонажа искажено гримасой, которая передает скорее скорбь и ужас, нежели беззаботное веселье.

Другой пример – автопортрет А. Пехштейна 1920 г., на котором смеющимся персонажем выступает смерть.

«Автопортрет» Р. Герстля 1908 года обнаруживает продолжение в картине «Смеющаяся женщина» С. Я. Адливанкина (конец 1920-Х/1963 гг., к/м, 50 X 44).