Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

В действительности же служившие мишенями этих насмешек столичных «великосветских» остряков «галльские варвары» были богатыми, культурными уроженцами областей, подвергшихся основательной эллинизации еще задолго до присоединения их к Римской «мировой» державе. К числу «сенаторов из варваров» относились ветераны Цезаря, вроде отважного Валерия Тровцилла (ии же Тровкилла), сына гельветского племенного вождя, входившего в ближайший круг друзей Гая Юлия, или бывшего секретаря диктатора — Помпея Трога, чей отец получил в Нарбонской Галлии римское гражданство за десятки лет до введения его сына в римский сенат. Однако «галлами» столичный «бомонд» честил и граждан процветающих и знаменитых муниципиев из Цизальпийской Галлии, фактически — тех же италиков, чьи родные города в немалой степени способствовали процветанию и блеску Римской «мировой» державы (как, например, Верона — родина прославившего римскую и мировую литературу лирика и сатирика Гая Валерия Катулла, вынужденного всю свою жизнь, проведенную с юных лет в Граде на Тибре, довольствоваться не «первосортным» римским, а лишь «второсортным» латинским гражданством). Уроженцем Предальпийской Галлии был и известный римский историк Корнелий Непот.

Назначение всех этих «ЗаМКАДышей» (говоря по-нашему) сенаторами было наглядным отражением попытки дальновидного Цезаря, добиться сближения между Римом и провинциями, ликвидировать прежнее различие, стереть прежнюю почти непреодолимую грань между господствующим Городом на Тибре и покорно служащими ему областями, покоренными им силой оружия и принуждаемыми им к уплате дани. Однако все эти новые сенаторы милостью диктатора были выходцами из состоятельных семей либо же скоробогачами. Они были представителями не столько тех или иных зависимых от Рима областей, сколько вполне определенного класса. Эти столь нежеланные в глазах столичного «высшего общества» люди, обвиняемые во всех и всяческих морально-нравственных дефектах, подлинные, истинные «цезарианцы», были представителями нового, находящегося на подъеме, социального слоя. И потому «ревнителям традиций» вроде Цицерона, якобы внутренне содрогавшегося от необходимости сидеть рядом с этими «пришельцами из ниоткуда» в сенате, следовало бы, наоборот, рекомендовать и всеми силами проталкивать их в этот самый сенат. Ведь они были именно восхваляемыми Цицероном в свое время «почтеннейшими людьми», «гоминес гонестиссими», откупщиками и банкирами, армейскими поставщиками, финансистами и ворочавшими миллионами купцами, приобретшими, на службе Цезаря, не только богатые состояния, но и богатый опыт. Многие из них, под началом «потомка Венеры» не только командовали обозными или саперными частями, но служили кавалерийскими офицерами или военными трибунами, так что приобретенные на службе под орлами Гая Юлия знания теперь позволяли им занять должность, скажем, провинциального наместника или армейского легата.

Товарищи Цезаря по партии, введенные им в сенат, они были сливками «всаднического» сословия, цветом «новоримского» крупного капитала… Однако среди новых сенаторов при всем желании нам не найти некоторых известных друзей и соратников диктатора. Видимо, некоторые из них совершенно не стремились войти в состав сената, хотя это, наверно, просто не укладывалось в голове, в косном сознании потомственных членов сословия «отцов, занесенных в списки». Вполне можно себе представить, что для потомков древних этрусских царей-«лукумонов», или знатных аристократических фамилий древних италийских городов, процветавших задолго до возникновения (и уж тем более — выхода на военно-политическую арену) Рима на Тибре, населенного, как «город-убежище», гипотетическим Ромулом «голодранцами всех земель и племен», за которых ни один порядочный сосед не пожелал отдать своих дочерей (иначе не пришлось бы «перворимлянам» умыкать себе в жены сабинянок!), включение в состав римского сената если и было честью, то честью весьма сомнительной.

Ну, и, конечно, были среди друзей и приближенных Гая Юлия и такие, в чьих услугах он просто больше нуждался за стенами сенатской курии, чем в ее стенах.

Прежде всего — крупнейшие, могущественнейшие финансисты — умные и дальновидные люди, еще со времен Красса сделавшие, подобно самому победившему Спартака «пожарному-поджигателю», ставку на Цезаря, и не просчитавшиеся в своих ожиданиях и расчетах. Возможно, Цезарь заранее гарантировал этим толстосумам, что вовсе не собирается совершать никакой социальной революции. Встать на сторону Помпея казалось этим «денежным мешкам» слишком рискованным делом, ибо сторонники «Великого», сплошь — бывшие «сулланцы», разумеется, не побоялись бы, в случае чего, провести для пополнения своей войсковой казны новые проскрипции (внеся в проскрипционные списки, естественно, в первую очередь, самых богатых). Не то, что «милостивый», «милосердный» Цезарь.