Следствием столь неразумного и жестокого, скажем прямо — разбойничьего «управления», в котором римские чиновники-«управленцы» были повинны везде и всюду, были бесконечные восстания гнетенных провинциалов. Из-за необходимости бесконечно подавлять эти бесконечные восстания со временем почти совершенно обезлюдели италийские селения и хутора, лишавшиеся своих хозяев, вынужденных постоянно, отрываясь от плуга, прививочного ножа, мотыги, масличного жома, вил, грабель и иных сельскохозяйственных орудий, уходить на очередное «усмирение», и все чаще не возвращавшихся с этого очередного «усмирения» живыми к родным ларам и пенатам. Но столичных власть имущих это, откровенно говоря, не волновало. Главным для них было иметь побольше воинов. А римских свободных земледельцев можно было заменить рабами из числа (захваченных этими самыми римскими свободными земледельцами в солдатских шлемах и панцирях) военнопленных. Ненасытные крупные латифундисты, специализировавшиеся на производстве не зерновых, а вина, оливкового масла и животноводстве, с завидным аппетитом поглощали мелкие хозяйства римских свободных земледельцев, зерно же этим «живоглотам» казалось дешевле ввозить из провинций…вот именно, из провинций, постоянно восстававших и т. д. (смотри изложенное несколькими строками выше). Это, уважаемый читатель, был воистину порочный круг, или, по-латыни — «circulus vitiosus»…
По мере разорения сословия свободных сельских земледельцев таяла и основа действенной, реальной, эффективной римской республиканской демократии. Последними остатками «народа» (если о таковом вообще можно говорить в нашем, современном, смысле этого слова) были римское войско — еxеrcitus romanus — и плебс. Крайне пестрое и смешанное население Италии давно уже состояло в основном из рабов и вольноотпущенников, привезенных римлянами в качестве военнопленных из завоеванных «копьем римского мужа» провинций. Однако никто из них не имел «права голоса за домашним столом», не пользовался никаким общественным влиянием, не говоря уже о политическом влиянии.
Наиболее дальновидные (но не допускаемые ревниво оберегающими свои привилегии столичными олигархами к самым вершинам власти) представители правящего слоя — люди вроде Помпея Магна — со временем пришли к мысли о возможности обеспечить себе власть, влияние и укрепить позиции своей «династии» при помощи провинции, рассматриваемой ими в качестве сферы своего личного господства, своей клиентелы (которой для Помпея стал покоренный им — вроде бы — для Римской республики, в реальности же — для «себя любимого» Восток эллино-римской Экумены). Аналогично поначалу поступал и Цезарь. Сделавший «свою» Галлию, покоренную им «ферро игникве», «железом и огнем», а по-нашему — «огнем и мечом», но также — коварством и хитростью, и ставшую мощной опорой и основой его личной власти к моменту перехода «потомком Венеры» реки Рубикон. Однако, став пожизненным диктатором, Цезарь пошел другим, новым путем, которым следовал, с неизменной, завидной последовательностью, всю свою оставшуюся жизнь.
Проводимая Цезарем политика в отношении провинций была его главным и самым благотворным достижением на посту диктатора. Благие плоды этой политики Римская держава пожинала еще несколько столетий.
Корни политики Цезаря по отношению к провинциям и провинциалам уходили далеко в его прошлое. Еще в свою бытность консулом 59 года, Гай Юлий провел в жизнь закон, строго каравший за злоупотребления присланных из Рима чиновников в провинциях. Закон, главным положениям которого было суждено оставаться в силе на протяжении всего императорского (в смысле — монархического) периода римской истории. Затем Цезарь упорядочил систему налогообложения зависимых от Рима территорий. Деятельность откупщиков-публиканов была взята под строгий государственный контроль. По образцу не объявленной провинцией «косматой» Галлии, и на других территориях сбор и сдача собираемых в пользу римского государства налогов также были переданы из рук римских «баскаков» и «бесерменов» (как таких чужеземных сборщиков податей именовали у нас на Руси в начальный период ордынского ига) в руки местных доверенных лиц, — «мирных» туземцев, делом доказавших свою лояльность римской власти. Теперь туземные общины или племенные вожди стали напрямую ответственными за сбор налогов со своих соплеменников перед римским государством (что, одновременно, означало и укрепление позиций местного правящего слоя на зависимых от Рима территориях).