Человэльф

– Я бежал, не задумываясь. И мне было безразлично, куда, – удовлетворил Борис любопытство лешего Афанасия. – Меня слишком потрясла вся эта история. Говоря юридическим языком, я был в состоянии аффекта. Мы все были в этом состоянии после трагической гибели адмирала Сибатора.

Этим ответом Борис, как ему казалось, пытался защитить Катриону. Но поняла это только она. И слабо улыбнулась ему с благодарностью. Ее губы неслышно прошептали: «Мой Дон Кихот…». Но эльфийка видела и понимала, что своими откровенными и одновременно не всегда до конца правдивыми ответами Борис все больше восстанавливает против себя судей. И это ее тревожило. Оставалась надежда на то, что она, Катриона, сумеет исправить ситуацию, когда ее начнут допрашивать.

– Ты всегда бьешь в спину, а потом трусливо бежишь с места преступления, как все люди? – спросил воинственный тэнгу Тэтсуя.

– Я не знаю, что ответить на этот вопрос, – с удивлением посмотрел на него Борис. – Но, мне кажется, вы заблуждаетесь насчет меня, не говоря уже о прочих людях.

– Вступая в сговор с пиратами, ты не страшился возмездия, которое может тебя настигнуть? – очокочи Бесариона было не просто понять из-за его рокочущего голоса, раскаты которого еще усилило эхо. И ему пришлось повторить свой вопрос.

– Я уже говорил, что ни в какой сговор и ни с кем я не вступал. Вы меня как будто не слышите, – с отчаянием произнес Борис. И устало прикрыл глаза, чтобы не видеть, как все вокруг плывет, словно в медленном танце.

– Ты действительно полюбил эльфийку или она соблазнила тебя? – ундина Адалинда не сводила глаз с лица Бориса, чтобы увидеть, говорит он правду или лжет. Она была настолько глупа, что считала себя знатоком человеческих душ. Где-то когда-то и от кого-то, она уже и не помнила этих подробностей, Адалинда услышала, что душа человека видна в его глазах. Она искренне поверила в это, и с тех пор всегда смотрела своим жертвам в глаза, прежде чем утопить. Это возбуждало ее намного сильнее, чем даже сам половой акт, случавшийся перед этим.

– Я люблю Катриону, – глядя на эльфийку, словно адресуя свой ответ только ей, произнес Борис. – И она меня не соблазняла.

– Ты бежал вместе с эльфийкой, потому что не мог пережить разлуку с ней, или рассчитывал, что она спасет тебя от мести духов? – гамадриада Дапн почти прошептала это, как будто не хотела, чтобы человек расслышал ее и ответил. Ее всегда стесняла роль судьи. Мысль, что придется выносить приговор, почти пугала робкую гамадриаду

– Я хотел быть с Катрионой. А почему – даже не задумывался. Точно знаю только одно – я боялся ее потерять.

– Ты был готов к смерти, человек, когда убивал духов? Или надеялся, что тебя минует смертная чаша, которую ты поднес им? – кобольд Джеррик ожег его злобным взглядом своих крошечных глазок.

– Я никого не убивал. Да услышьте же вы меня, наконец! – голос Бориса поднялся до самой высокой ноты и долго еще звучал под сводами зала, словно медленно умирая, пока окончательно не затих.

Настал черед эльбста Роналда. Он задумчиво посмотрел на Бориса, словно взвешивая в уме все его предыдущие ответы, и произнес:

– Errare humanum est. Человеку свойственно ошибаться. Ты раскаиваешься в содеянном, человек?

– Мне не в чем раскаиваться, – упрямо ответил Борис. – Я ни в чем не виноват. Вы не имеете права…

– Баста! – оборвал его эльбст. – Ты все сказал. Проронишь еще хотя бы слово – будешь жестоко наказан.

На этом допрос человека был закончен. Борис даже не пытался возражать. Он понимал, что произвел неблагоприятное впечатление на судей, но не испытывал ни сожаления, ни других чувств, только огромную, непосильную, почти смертельную усталость. Он был истощен происходящим, и физически, и морально. И не только за те полчаса, которые он отвечал на откровенно враждебные вопросы судей. Сказались предыдущие полгода, внезапно и неумолимо. Если бы его сейчас повели на казнь, он не проронил бы ни слова. Быть может, даже принял бы смерть с облегчением. Если бы не Катриона! Только мысль о ней и о ребенке, которого она должна была родить, удерживала Бориса от того, чтобы высказать духам все, что он думает о них самих и их постыдной пародии на справедливый суд. Борис понимал, что после этого он прожил бы недолго.

Глава 17

Выдержав небольшую паузу, словно надеясь, что человек возмутится, и его снова можно будет жестоко наказать, но не дождавшись этого, эльбст Роналд обратился к судьям.

– Высокочтимые судьи! Latrante uno cane latrat statium et alter canis. Как только лает одна собака, тут же лает и другая. Теперь мы выслушаем эльфийку. Фергюс! Твой вопрос. Мы не можем лишить тебя права опять быть первым. Она твоя соотечественница, эльфийка.

– Если она эльфийка, то я отказываюсь быть эльфом, – сухо ответил Фергюс. – Она опозорила наш народ. Таких мы называем отщепенками и безжалостно и беспощадно отторгаем из своей среды. Так что не называй ее эльфийкой, Роналд, прошу тебя. Нет, я требую этого!

– Требуешь? – рыкнул эльбст. – От меня? Ты забылся, эльф! Est modus in rebus. Всему есть мера. Ты превысил ее.