Человэльф

Катриона винила себя в смерти матери. И это было даже страшнее, чем сама по себе смерть Арлайн. Потому что этого нельзя было искупить. Потому что с этим ей предстояло жить. А это было сверх того, что она могла вынести. Она была эльфийкой, духом природы. Но сама ее природа восстала против ее разума, который был способен пережить это горе. И этот конфликт духа и разума мог и должен был привести к гибели одного из них. Она могла обезуметь – или превратиться в бездуховное существо. Именно таким и был дух зла, Сатанатос. Некогда он тоже испытал нечто подобное, когда восстал против Творца, которого считал своим отцом, и, поверженный, был отвергнут им, без права прощения…

Но Катриона была незаурядной натурой, и ее дух был уникален по своей силе. И поэтому он победил. Катриона чувствовала, что начинает сходить с ума.

Внезапно она ощутила, что уже не одна здесь. Она обернулась. От зеленой изгороди, которую огонь не тронул, отделилась тень, обрела плоть. Это был Грайогэйр. Он подошел к девушке и церемонно поклонился, давая понять, что разделяет ее горе. Катриона взглянула на него без удивления. Ничто уже не могло поразить ее.

– Эльбст Роналд хочет тебя видеть, – произнес Грайогэйр тихо, помня о том, где они находились и при каких обстоятельствах. Но вышло так, будто он хочет сохранить свои слова в тайне, от кого бы то ни было. Даже от ворон, которые могли бы их подслушать, если бы не каркали так громко, но, может быть, только для отвода глаз. – Он приглашает тебя к себе.

И, видя, что Катриона смотрит на него непонимающим взглядом, внушительно, не терпящим возражения тоном, добавил:

– Немедленно!

Катриона очнулась от своей задумчивости. Ее глаза заблестели ненавистью и надеждой. Катриона подумала, что эльбст Роналд может знать о том, что произошло этой ночью. И расскажет ей об этом, рассеяв неведение, которое казалось ей не менее ужасным, чем то, что свершилось. Если пожар был чьим-то злым умыслом, она сможет отомстить убийцам. И снять с себя бремя вины за смерть матери.

Надежда на месть возродила начавший угасать разум Катрионы.

Глава 18

В Берлине, где располагалась резиденция эльбста Роналда, они были уже через два часа. Катрионе они показались слишком долгими. Все это время ее била нервная дрожь. Но внешне она проявилась только яркими красными пятнами на щеках. Грайогэйр отнес их на счет волнения, которое испытывал любой, кого ожидала встреча с грозным и всемогущим главой Совета ХIII.

Эльбст Роналд, по всей видимости, действительно ждал ее и принял сразу, но не в кабинете, а в своих личных покоях, обставленных с аляповатой роскошью. Эльбст любил, чтобы его окружали красивые и дорогие вещи. И ему было безразлично, из каких они эпох и как сочетаются между собой в убранстве комнаты. На стенах рядом висели бесценные средневековые европейские гобелены, восточные ковры и картины, некогда украшавшие лучшие музеи мира, но украденные и навсегда пропавшие для людей. Мебель была изготовлена из слоновой кости, мореного дуба и других ценных пород дерева, и почти вся инкрустирована золотом. Тяжелые парчовые занавеси на окнах имели литые золотые кисти. Любая безделушка в этой комнате стоила целое состояние. Сам эльбст был одет в широкий длиннополый халат, обшитый розовым жемчугом, который лучше всего скрывал его расплывшуюся плоть. Он развалился в кресле красного дерева, которое, несомненно, было изготовлено в мастерской самого Томаса Чиппендейла, крупнейшего мастера английского мебельного искусства жившего в восемнадцатом веке. Но едва ли сам Роналд знал об этом.

– Проходи, – гостеприимно произнес он, увидев девушку. – Можешь занять вот эту софу, напротив меня.

Софа на колесиках, изготовленная из ореха и обитая атласом кремового цвета, украшенная витиеватой резьбой, была доставлена ему из дворца одной из английских королев той эпохи, когда Англия еще правила миром и могла позволить себе не жалеть денег на мебель для своих монархов. И это чувствовалось при одном взгляде на софу. Это был подлинный викторианский стиль. Но он противоречил чиппендейловскому креслу, как гипотеза аксиоме.

– Почти моя ровесница, – заметила Катриона, грациозно присаживаясь. – Слишком юная для этой комнаты.

Эльбст восхищенно воззрился на нее.

– Я вижу, что меня не обманули, когда рассказывали о тебе, – сказал он, беря руку Катрионы в свои лапы. – Ты само совершенство. Разбираешься даже в антиквариате. Это достойно награды. Выбирай в этой комнате любую вещь, которая тебе нравится. Это мой тебе подарок.

– У нас, эльфов, принято в таких случаях брать в дар самую дешевую и бесполезную вещь, – улыбнулась Катриона. – В стране вечной юности, как называют ее люди, всё имеет искаженный вид. И по возвращении домой одариваемый вдруг видит, что эльфийское золото стало мусором, черепками. А то, что казалось хламом, может оказаться настоящим сокровищем.